– Самая большая нелепость во всем этом – что ты отсудишь у меня пять миллионов долларов, если я кому-либо проболтаюсь о нашей личной жизни. Неприятно тебя огорчать, но Тофер и тетя Клара уже знают, что у нас был секс. Я рассказала ему, он – ей. Даже не знаю, кому может проболтаться она. Она – стилист в косметическом салоне в маленьком городке, живущем слухами. Слышал бы ты, о чем они там сплетничают!

Я понимаю, что она хочет меня взбесить.

– Желаю удачи! У меня все равно нет ни цента. Все мое имущество – дом, но он столько не стоит. Нам предстоят годы тяжбы.

– Елена, пожалуйста…

– Нет, ты не имеешь права так произносить мое имя. – Она опускает голову, волосы закрывают ей лицо. – Это поразительно и смехотворно! Еще немного, и я бы влипла. О чем я только думала?

В ее тоне столько презрения, что я, чтобы устоять, прислоняюсь к стене. Проклятье!

– Надо было заранее это прочесть… Прочла бы – ни за что не занялась бы с тобой сексом, Джек.

Я тяжело вздыхаю.

– Так мне было бы гораздо проще, Елена. Подумай хорошенько. Подпиши – и мы могли бы все начать сначала…

Она вскакивает, сжимая кулаки, и воинственно вздергивает подбородок.

– Сколько девушек это подписали? Сколько женщин прошло через этот твой… траходром?

Я стискиваю зубы.

– После нее – ни одной. До ее выходки мне не требовалось никакого соглашения. Ты – первая девушка, с которой мне захотелось… быть. Первая, которой предложили подписать соглашение о неразглашении.

– Я очень польщена. – Елена обводит комнату взглядом. – Ты никогда не возил Софию к себе домой?

– Никогда.

– Сколько времени вы были вместе?

– Примерно год.

Она качает головой, сверкая глазами.

– Ты никому не доверяешь.

– Как ты можешь меня за это осуждать? – тихо спрашиваю я. – Я должен заботиться о своей карьере. И о приватности. Не хочу больше скандалов вокруг своего имени, Елена.

Она облизывает губы.

– Почему-то я решила, что ты пришел в церковь из-за меня. На самом деле все дело в бумагах.

– Неправда.

– Правда, правда. Это соглашение не выходило у тебя из головы.

Немного помявшись, я киваю.

– Странно, что ты не заговорил о нем раньше.

Этого я и боялся. Наверное, предчувствовал, что это ее оскорбит.

Мне неудобно и горько, но что поделать, если перед глазами стоит София в программе «Доброе утро, Америка», рассказывающая о нашей интимной жизни, о том, как я якобы ее бил в наказание за непослушание. Хотя она не смогла доказать свои обвинения ни полицейскими протоколами, ни фотографиями, ни выписками из истории болезни, ее вымыслы все равно были подхвачены прессой. Мое слово было против ее, но я не даю интервью, так что…

Ясное дело, я распространил через Лоренса комментарий о том, что все это вранье, и даже попытался подать на нее в суд, но это было бы напрасной тратой денег, поэтому публика все это съела. Тренер – и тот купился. Те еще выдались недельки; ничего, он меня хорошо знает. Adidas был взбешен лживой книгой, особенно когда я отказался давать комментарии.

– Я хочу тебе доверять, но…

– Ну, конечно. Стена. – Она комкает бумаги. – Вот что я думаю о твоем соглашении!

Я закрываю глаза, меня словно придавливает чугунной плитой – не столько из-за ее отказа подписать, сколько из-за того, что я ее разочаровал.

– Ты права, – бормочу я, – ты лучше меня. Ты заслуживаешь хорошего парня, а не сломленного суперзвезду-футболиста. Хорошо тебя понимаю. Думаешь, мне это нравится? Нравится одиночество? Нет ничего хуже. Теперь я жду ее статейки в Cosmopolitan про то, как я заставил ее сделать аборт.

Она отворачивается, прикусив губу. Глаза блестят – хоть бы не заплакала…

– Только это неправда, Елена. Она никогда не была беременна. Я бы никогда так не поступил. Хоть я и вырос при человеке, колотившем меня на завтрак, обед и ужин, я уважаю женщин.

– Верю, – тихо отзывается она.

Хотя бы так.

Она снова устремляет на меня взгляд синих, как океан, глаз.

– Я не расскажу о нашей ночи ни одной живой душе. С Тофера и с тети Клары я возьму клятву хранить тайну. Если столкнусь с тобой в ресторане или в VIP-зале – последнее маловероятно, – обещаю пройти мимо, не оглядываясь. К тому же у тебя куча других вариантов, не так ли, Джек? Почему бы не попросить какую-нибудь супермодель из VIP-зала стать твоей «девушкой для пентхауса»?

Я слышу такое не в первый раз. Эта дорога темна и пустынна.

А главное, между теми девушками и Еленой – с ее пухлыми губками, юбочками, очками – нет никакого сравнения.

Она усмехается.

– Объясни, что я приобретаю, подписывая соглашение о неразглашении? Драгоценности, вечерние наряды, посещение гала-вечеров, пособие, новую тачку?

– Прекрати, дело вовсе не в этом. Это не сделка.

– Надо же, а так похоже! Куда подевалось доброе старомодное ухаживание вместе с неизвестностью, куда оно заведет? Может, будет свидание, может, беседы о том, кто такой ты и кто такая я? Не желаю быть девушкой, которую ты трахаешь, когда тебе придет такая блажь, не хочу быть теплым телом, подписывающим дурацкие бумажки. Я – личность. Полное разоблачение?! Ха-ха-ха! Случайной подружкой тоже не хочу быть, понимаешь? Только не случайной, Джек.

Вздернутый подбородок, горящие глаза. Как я мог приписать ей робость?

У меня ком в горле. Настал момент для правильных и веских слов. Пора признаться, что она вызывает у меня небывалые чувства, вот только я совершенно разучился быть самим собой с девушкой. Она права: я нагородил вокруг себя стен. Я живу в крепости.

Она смотрит на меня:

– Я жду, Джек. Я говорила серьезно. Ответь хоть что-нибудь.

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга. Я ломаю голову, как лучше выйти из этого разговора, как перетянуть ее на мою сторону, как снова заключить ее в объятия.

– Что ж… – тихо произносит Елена.

Вот черт! Я затянул паузу. Она хватает свою сумочку, забирает туфли и идет к двери.

Надо умолять ее остаться. Ну же! Но нет, у меня такое ощущение, что упросить ее остаться со мной – все равно что пройти по раскаленным углям.

Проклятье! Это какое-то безумие!

Я ее едва знаю.

Я еще сильнее сжимаю челюсти. Она открывает дверь.

Когда она оглядывается, на ее лице читается уязвимость. Длинные темно-рыжие волосы, огромные глаза. Идиот, ты больше никогда ее не увидишь. Она уходит всерьез, я чувствую это.