Огромное, от пола до потолка, окно выходит на центр Нэшвилла. Роскошный вид! И до стадиона близко, всего квартал. Очень удобно.

Я вижу в стекле отражение приближающегося ко мне Джека, так и не удосужившегося надеть рубашку.

– Скоро привезут еду, – говорит он мне тихо, как будто чувствует мое смущение теперь, когда мы остались одни.

– Почему мы приехали сюда, а не к тебе домой? – спрашиваю я, оборачиваясь. На его лице нет даже подобия улыбки.

– Почему бы и нет?

– Разве там тебе не комфортнее? Здесь же не дом: ни фотографий, ни призов. Ты живешь с Девоном, он бы тебе помог, не пришлось бы вызывать Куинна.

– Тоже верно.

– Ты мне не доверяешь? – Я склоняю голову набок. Не сержусь, мне просто любопытно.

Мне понятно его стремление к приватности – для этого я достаточно о нем прочла; но не до такой же степени, чтобы жить вот так, считая каждого встречного потенциальным врагом. Это слишком утомительно.

Он опускается на диван и хлопает ладонью по подушке:

– Сядь.

Я сажусь в трех футах от него и, как прилежная девочка, кладу руки на колени.

– Расскажи мне про шрам на плече.

Он хмурится.

Когда он раздевался перед массажистом, я увидела там странный след размером с монету. В прошлый раз я его почему-то не заметила…

– Очень похоже на пулевое ранение. Мой отец был не только мэром Дейзи, но и врачом. Он любил развлекать меня медицинскими фотографиями. На что я только не насмотрелась: ножевые и огнестрельные ранения, переломанные ноги, раздробленная кисть – одно другого страшнее! – Я морщу нос. – Он хотел, чтобы я пошла учиться на врача, но я отказалась.

– Хватило ума.

– Возможно.

Джек неуверенно смотрит на меня.

– Не откажетесь рассмотреть мой шрам вблизи, доктор Райли? – Он придвигается ко мне, касается меня коленями. От него так и пышет жаром.

Я прикасаюсь к его плечу, легко провожу пальцем по кружку приподнятой кожи.

– Хорошо, что у тебя это не бросковая рука, ты же правша.

– Да. – Он внимательно на меня смотрит. – Откуда ты знаешь, что это пулевое ранение?

– Начать с того, что я южанка, у нас в Дейзи каждый – либо охотник на оленей, либо по меньшей мере владеет огнестрельным оружием. Лично я не люблю оружие, но приходится всю жизнь с ним сталкиваться. Однажды мне даже назначили свидание на охотничьей вышке. Ничего хуже со мной не случалось: не выспалась, замерзла и пока торчала там, на верхотуре, хотела только одного: поскорее оказаться дома. Сразу видно, что в тебя стреляли с близкого расстояния. Пуля угодила в плечевое сплетение – нервный узел, отвечающий за действие руки. Тебе делали операцию? Считается, что ранения в плечо не угрожают жизни, но они могут повредить кровеносные сосуды и вызывать острую боль, особенно если в мышце остались осколки. Я права?

– Ммм…

– Судя по шраму, это произошло давно, еще в детстве.

– Елена… – Джек хмурится. Он не желает открыть мне всю правду.

Я роняю руку и вздыхаю. Не надо было к нему прикасаться, даже для обследования раны, но…

– Я поняла, ты ценишь свою приватность.

Он тяжело переводит дух.

– Это не самая приятная история.

– Истории шрамов всегда такие…

– Мне не нравится это обсуждать.

– Думаешь, я побегу в National Enquirer и все им расскажу?

Он молча качает головой и хватает пульт. По выбранному им каналу показывают каких-то азиатов. Он усаживается глубже, закидывает ноги на стеклянный столик.

– Ладно, сдаюсь: это была пуля. Я схлопотал ее в ранней молодости.

– О!..

Он темнеет лицом и становится уязвимым, как ни силится закрыться.

Лучше бы мне не приставать к нему, но это выше моих сил. Я хочу узнать о Джеке больше, меня не устраивает краткая формулировка «легендарный квотербек».

– Ты состоял в банде? Или вступился за девичью честь в старшей школе?

Он уперся невидящим взглядом в телевизор.

– Почему это так важно?

– Потому что это объясняет, кто ты такой.

Он резко поворачивается ко мне:

– Ты первая. Кто такой Тофер?

– Разве Девон тебе не рассказал?

Он мотает головой.

– Мой приятель-гей, живущий в моем доме.

– Это он пытался познакомить тебя с Грегом Циммерманом, знаменитым телевизионным синоптиком? Он тоже высокий брюнет. Но я выгляжу гораздо лучше его.

Я приподнимаю бровь.

– Я навел о нем справки. Хотелось понять, с кем я соперничаю. Вы вместе проводите время?

– Ты ревнуешь?

– Похоже, тебя влечет к таким типам.

Я смотрю на свои сцепленные пальцы. Мы оба молчим, я чувствую, что он не сводит с меня глаз, препарирует, вынашивает решение. Слышу тягостный вздох.

– В меня стрелял сожитель моей матери.

У меня падает сердце, мой взгляд полон сострадания.

– Какой ужас, Джек!

Он кивает и погружается в воспоминания.

– Настоящий кусок дерьма. Бил мать. Меня тоже лупил. Однажды чуть не утопил в озере за домом. Врал потом, что учил меня плавать, но я-то знаю, что он держал мою голову под водой. Поэтому я так и не научился плавать.

Меня окатывает волной ужаса.

– Джек…

– Дай договорю. Мама любила меня, но его любила еще больше, понимаешь? Несмотря на то что он был пьяницей и имел свирепый нрав. Не могла уйти от него, и все тут. Однажды, придя из школы, я увидел, что у нее разбит нос, и набросился на него. Он шарахнул меня об стену. Ну, думаю, мне конец… Мать направила на него ружье, он его отнял и…

Я жмурюсь от страха. Джек тяжело дышит.

– Он застрелил ее и выстрелил в меня.

Я беру его руку, сплетаю свои пальцы с его. Он удивленно смотрит на наши руки, потом на меня:

– Ты ничего этого не знала?

Я понуро мотаю головой:

– Нет.

Он вздыхает.

– София написала об этом в своей книге, правда, немного приукрасила.

– Я скачала книгу, но прочла совсем немного. Такая гадость!

Он гладит меня по руке.

– Я вырвал у него ружье и прикончил его. Мне было четырнадцать лет. Полицейские так часто к нам приезжали, что не усомнились, что это была самооборона. Вот как я заработал этот шрам. По мнению Софии, в этом причина моего пьянства и склонности к семейному насилию. Раньше я много кутил… – Джек прикусывает язык. – Я был очень пылкий, а тут еще деньжищи… Сейчас я уже не понимаю себя тогдашнего. Наверное, я был вроде Эйдена: безрассудный, непобедимый, страшно самоуверенный.