В комнате Сергея был накрыт журнальный столик – по всем правилам этикета. Даже застелен большой белоснежной льняной салфеткой! Сергей обнял Аню и проговорил тихо:

– Я приготовил для тебя кое-что особенное…

– Ты? Серьезно? Умеешь готовить? – от удивления Анины глаза стали как блюдца.

– У тебя глаза как блюдца, – засмеялся Сергей. – Блюдца, полные темного шоколада!

– Это тебе после кулинарных упражнений всюду еда мерещится? – поинтересовалась Аня, разглядывая яства.

Рыба оказалась вкусной, а от трюфелей Аня отказалась. Самому же Сереге было поглощать конфеты неловко – любовь к сладкому казалась ему недостойной настоящего мужчины, и он как-то сразу перешел к поцелуям и прочим доказательствам его мужественности, в которых, впрочем, девушка вовсе не нуждалась: она и так знала, что лучше Сергея нет никого. На всем белом свете.

Дома никого не было. Отлично, можно, наконец, побыть дома одному, без всего этого бедлама и постоянного шума. Вадим даже поморщился – так достала его постоянная движуха в маленькой убогой квартирке!

Казалось бы, и людей немного, и все при деле – но как соберутся вместе да начнут трындеть – хоть убегай. Вадим, в общем-то, так и делал, стараясь избегать домочадцев – чем дальше, тем больше они его раздражали. Нормально провести время в своем собственном доме удавалось лишь в те редкие часы, когда все остальные были за пределами территории. Мелкая – в школе, маман – в своем чертовом издательстве, а придурковатый братец крутил баранку своей дебильной маршрутки.

Вадим взял сигареты и вышел на балкон. Там сушилась постиранная одежда, и он нервно сдвинул ее в сторону, чтобы не мешала. Две прищепки с треском слетели с веревок, на пол упала темно-синяя мужская рубашка. Вадим проводил ее злобным взглядом (так, словно этот клочок ткани стал последней каплей в его бедствиях) и вдруг изумленно замер. На этикетке у ворота красовалась надпись Baldessarini, и это была не его рубашка! Откуда, блин… Откуда у этого убогого брендовые шмотки?!

Вдруг до него дошло, Вадим расслабился и даже засмеялся: да, наверное, маман в секонд-хенде отрыла! Но рубашку все-таки в руки взял, покрутил, даже понюхал – разве что на зуб не попробовал. На заношенную вещь рубаха не походила. Тогда он начал срывать другие вещи, выискивая среди них мужские и все больше нервничая: джинсы Dolce Gabbana… Еще одна рубашка Baldessarini…

Он бросился в комнату, которую братья до сих пор делили на двоих. Тут оставались некоторые вещи Вадима, да и его диван, символизирующий ту самую «крышу над головой», которую семья могла ему предоставить при любых обстоятельствах, сложенный, стоял в углу. Но он, конечно, явился в бывшую «детскую» не для того, чтобы предаваться ностальгическим воспоминаниям. Он тут же начал лихорадочно выбрасывать из шкафа Серегину одежду. Свитера, рубашки, джинсы, туфли – таких дорогих шмоток не было даже у Вадима! Он притих, усевшись на кучу тряпок, и задумался. Черт, да откуда у Сереги деньги на это барахло? Он тут же вспомнил про десять тысяч долларов, которые брат отдал ему для погашения долга, и решил, что братец далеко не так прост, как кажется.

Но как, черт возьми, он эти бабки раздобыл? Может, у него какая-то баба при деньгах появилась? Другого объяснения внезапному братовому богатству Вадим придумать не смог и презрительно усмехнулся.

Он остановился посреди комнаты, задумался и внезапно понял, где может таиться ключ к этой странной ситуации: в письменном столе Сереги, нелепом центре нелепой братовой вселенной с самого его нелепого детства!

Методично выдвигая ящик за ящиком, просматривая бумаги, тетради, чеки, какие-то записки на отдельных листиках, Вадим был уверен, что скоро, очень скоро все раскроется. Кто-то же это сказал: «Все тайное становится явным!» Вот кто? Разбирая последний, нижний ящик, он уже спешил, его колотила нервная дрожь, и когда в руках оказался «Соглашение о сотрудничестве…», сначала он даже не понял, что все, что нужно, он уже нашел. Хотел уже отбросить к общей куче – он сбрасывал все, не представляющее интереса, в кучу посреди комнаты, прямо на ворох одежды – но взгляд зацепился за слова «являются пожизненной тайной», а ведь именно тайну-то он и искал!

Вадим взял документ, поднялся с пола, присел на край дивана и начала внимательно читать. А когда закончил, перечитал снова. И еще раз, и еще, пока не запомнил почти весь текст наизусть. Он еще толком не понимал, как распорядится этой бомбой – а Вадим был уверен на 100 процентов, что в руках у него именно бомба, как любят писать в газетах – информационная! Но был уверен, что находка полностью изменит его жизнь. Причем – в лучшую сторону. Да что там – в лучшую, теперь все, абсолютно все наладится; и не нужен ему больше никакой брат с его указаниями и одолжениями!

Нужен просто план – только и всего.

Задумчиво посмотрел на возвышающуюся в центре комнаты кучу одежды и бумаг, и решил оставить все, как есть: ну его к черту! Убирать он ничего не будет – слишком много чести. Разозлился, но быстро отошел и даже рассмеялся. Настроение резко улучшилось, и, перешагнув через кучу, Вадим решительно направился на кухню.

Он методично позаглядывал во все кухонные шкафчики в поисках кофе и радостно крякнул, обнаружив полпакета вкуснейшего Dallmayr – наверняка, маман балуется; уж в чем-чем, а хотя бы в хорошем кофе у нее всегда хватало ума себе не отказывать…

Нашел старенькую кофемолку, смолол пару ложек зерен и, с наслаждением вдыхая дивный аромат, сварил кофе.

И, удобно устроившись в дедовом кресле на балконе, прихлебывая вкусный, крепкий напиток, он, наконец, закурил – с таким наслаждением, которого, может, и не испытывал никогда в жизни.

* * *

– Нужно сделать контрольные снимки, тогда можно будет ответить точно – есть ли обратный процесс или же просто остановился рост опухоли. И тот, и другой результат – положительный, но первый, конечно, гораздо оптимистичнее, – Смирнов был серьезен. Он осознавал всю меру ответственности перед семьей, которая уже стала для него близкой. Роман с Верой, начавшийся так внезапно, теперь не давал шансов для отступления; и все же он, как врач, должен был быть максимально осторожным.

У него в кабинете сидели Аня, Вера Николаевна и Анина мама. Анжелика все время пыталась что-то сказать; и, наконец, вставила свой вопрос:

– Максим Леонидович… Может быть, есть смысл теперь сделать операцию?

– Я думал об этом, – закивал головой Смирнов. – Есть все шансы считать, что операция может пройти успешно. Но, повторюсь, нужны контрольные снимки. Так что давайте не будем тратить времени, делаем для начала МРТ.

– Спасибо, – произнесла Лика. Ей хотелось теперь быть все время рядом с дочерью, может, не столько ради самой Ани – хотя, разумеется, девочку она любила! – сколько чтобы показать Алексу, какая она на самом деле заботливая мать.

Женщины вышли гуськом из кабинета врача, и Лика обратилась к Вере Николаевне: