За «внеплановый» перекур пришлось расплачиваться по полной программе. Прибежали конвоиры, начали вопить, почему прервали «технологическую цепочку» и по земле не бегают люди с ведрами? Зубодробильные оплеухи, лопаты в грунт… От вертухаев разило злокачественным самогоном. Время текло как резиновое. Через пару часов мы поднялись на поверхность, уступив «ответственный» участок работ более ответственным товарищам. Схватили ведра и, подгоняемые пинками, побежали к оврагу. «Управление персоналом в нетрезвом состоянии», – чертыхался Шмаков, опорожняя ведра. Более тупой организации труда представить, конечно, трудно. Но потихоньку объем работ осваивался, за несколько часов галерею прокопали метра на полтора.

– Арбайтен, бездельники! – вопили, забавляясь, пьяные охранники. – Резче арбайтен, фатерлянду нужны трудовые свершения!

– Наш дом Россия, наш дом Россия! – фальшиво пел порядком нагруженный Чвыр. – И лучше дома на свете нет!..

– А удобства во дворе! – хохотал, держась за животик, верзила Гонорея.

Подвезли наконец-то обед (совмещенный с завтраком). Полчаса выстраданного отдыха. Свернувшись на пригорке под кустом, практически не дающим тень (чистый эвкалипт, у того тоже листья развернуты ребром к солнцу, и, чтобы спрятаться от пекла, надо очень постараться), мы вяло наблюдали за процессом раздачи пищи. «Не надо лезть в первые ряды, – предупредил опытный Шмаков. – Задавят, да и охрана замордует». Бледные личности в извазюканных штанах, по пояс голые – кожа синяя, ребра наружу, приволокли из замшелых строений алюминиевые армейские фляги и в картонные разовые тарелки нагружали страждущим кашу. Народ давился, как оголодавшие котята за «Вискасом».

– Еще положи, пожалуйста, ну что, тебе жалко?.. – умолял задохлик с оттопыренными ушами.

– Страдаешь от припадков жадности? – подлетел к несчастному огнедышащий Василий. – Не наедаемся, раб божий? Может, тебе еще и хрепатого на стол?! – Удар прикладом по тарелке, спрессованная каша полетела в кусты, бедолага на карачках попрыгал ее ловить. Охрана хохотала.

– Что такое хрепатый? – равнодушно осведомился кто-то из лежащих позади нас.

– Сало, – буркнул я.

– Эх, сейчас бы сальца с галушками… – выделяя фрикативное украинское «г», размечтался кто-то слева.

Основная масса рабов продолжала давиться вокруг раздатчиков пищи. Охрана гоготала, меланхоличный инвалид с расщепленной губой сидел в сторонке и выводил палочкой по глине девиз бенедиктинцев: «Orae et Laborae» – «Молись и трудись».

– Инвалидов сюда привозят просто пачками… – бормотал, следя за моим взглядом, Шмаков. – Они не идиоты, просто устроены как-то по-другому. Послушные, на все готовые, не ропщут. Умирают быстрее нас – у них же кости никакие, организмы слабые. Сдают таких в дома инвалидов, родне обуза на хрен не нужна, а при нужде можно и справочку о смерти на стол – дескать, помер ваш калека, могилка номер такая-то, можете навестить.

– Бомжами не брезгуют, – пробормотал сосед справа. – Эту публику тоже искать не будут… Правда, мрут еще охотнее, чем инвалиды. Непривычные они к неволе.

Опять кого-то под дружный гогот отоварили прикладом. Несчастный шмякнулся затылком, застыл с поднятыми руками. «Не обижайся, дорогой…» – ржали ублюдки с автоматами.

– Куда уж тут обижаться, – уныло комментировал Шмаков. – Клиент всегда урод, блин. У одного тут на прошлой неделе руки парализовало. Представь, хочет есть, а руки в локтях не гнутся. Ох, намаялся он, бедняга, царствие ему небесное…

– А ты на этой стройке с первого дня? – осведомился я.

– Да не, – фыркнул Шмаков, – на конопляном поле поработать успел. Тут этой гадости – просто промышленные масштабы. Ходишь голышом, смолу на себя наматываешь, а потом с тебя ее очищают скребками – вместе с кожей. Чудик один трудился – рассказывал, как он на пенькозаводе в Хакасии мастером работал, пока не разогнали персонал, а завод не закрыли. Вот уж воистину был апологет конопли – не дурманного каннабиса, заметь, а конопли посевной, в ней психотропных веществ вроде поменьше. Зато пользы – выше крыши. В свете этой долбанутой борьбы с наркоманией, говорит, власти до абсурда доходят. Завод закрыли, заводские посадки запахали, уникальное оборудование раскурочили… Плакался горючими слезами – из-за этих козлов, мол, бомжевать идти пришлось. А из конопли, между прочим, уйму полезных вещей делают: веревку, пряжу, паклю, масло, топливо, сети, корма для птиц… в общем, не счесть. Даже кирпичи. Самая прочная веревка – пеньковая, самая вкусная каша – из конопляных зернышек, обжаренных в конопляном масле. Какая же Русь без конопли? Даже фраза «Русь посконная». Что такое посконь? Мужское растение конопли. Каких, прости боже, уродов производит власть! Посмотрите на этих вертухаев – они же не только гамыром опьянены – вседозволенностью…

– Власть не портит людей, – хмуро бросил приземистый дядька с шелудящимся черепом. – Это дураки у власти портят власть.

– А ты в счастливой жизни, дядя, кем трудился? – повернулся к нему Шмаков.

Мужчина насилу улыбнулся.

– Не поверите, мужики… директором того заводика по производству конопляного волокна. Честное слово. А мастера, должно быть, звали Самоваров Алексей Архипович? Уж больно ты портрет его обрисовал выпукло.

– Точно, – изумился Шмаков, – Лехой его звали. Директора еще нахваливал – мол, справный был мужик, за дело болел. А как репрессии начались – разные проверки из налоговой, уголовное дело – отчаялся мужик, спиваться начал. Надоело по инстанциям метаться, доказывать, что продукция завода к наркомании имеет отношение слабое.

Давка у «походной кухни» помаленьку рассасывалась. Удивляясь тесноте этого наихудшего из миров, мы добрели до баков, получили свои порцайки. Но отдохнуть после обеда уже не довелось. Вертухаи повторно приняли на «старые дрожжи», отчего настроение у них стало резко портиться.

– Я на вас удивляюсь! – орал брюхоногий цербер по кличке Мамон, пиная пустые ведра. – Почему производственные мощности простаивают?! А ну, дружно упали на работу, подонки, солнце еще высоко!!! Или замочить кого для разгона?!

Приходилось подчиняться, сжимая зубы. Не знаю уж, с чего начинается Родина, но где начинается деградация умственных способностей, я, кажется, уже догадывался.

День закончился плачевно. Во время очередной пересменки, когда измазанные, чуть живые от усталости люди выбирались из-под земли, случилась катастрофа. Просела в грунт гнилая подпорка. Разрушилось нижнее кольцо опалубки, предохраняющее от сползания грунта. Прогнулось второе кольцо, потерявшее опору, недолго думая рассыпалось. Обезопаситься карабкающиеся по лестнице люди не успели. Кто-то крикнул. Кто-то спрыгнул. Деревянная окольцовка вместе с лестницей рассыпалась по бревнышкам, влеча мощную осыпь. Мое счастье, что я уже почти вылез. Метнулся наверх, едва ли не зубами вцепившись в землю, перекатился, за шиворот выволок болтающего ногами Шмакова. А под нами разверзался ад – переплетались конечности, фрагменты деревянных конструкций, валил грунт… Под вопли разъяренной охраны бросились выкапывать людей, извлекли троих – те еще не успели задохнуться, лопатами разбрасывали комья грунта, рыли руками… Еще один условно подавал какие-то признаки жизни (лечить вот только некому), двое оказались заживо погребены, и пока до них дорылись, они уже не дышали. Одним из неудачников оказался мужичонка с коростами на черепе – директор пенькозавода…