– Я буду беречь тебя, – шептал он Софии на ухо. – Ни один волосок не упадет с твоей головы, клянусь! Позволь мне это, София! Ты снова придала смысл моей жизни.

– Да, – сказала она, и это прозвучало как вздох. – Да.

Была почти полночь, когда София и Йонатан наконец добрались до Ла Пассереллы. Аманда была вне себя. Ее волосы были растрепаны, глаза заплаканные и покрасневшие. В руке она держала стакан, наполненный самбукой, который сжимала крепко, словно собираясь выдавить, как спелый лимон.

– Что вы себе думаете? – всхлипнула она. – На улице какой-то конец света, а вас все нет!

– Аманда так беспокоилась… – пробормотал Риккардо и раздраженно посмотрел на Йонатана. Он не понимал, зачем Йонатан по такой погоде поехал с его дочерью на прогулку.

– Мы были в Сиене, мама. А когда начался снег, отправились назад, но у нас не получилось добраться быстрее.

– Ах! – Аманда снова разразилась слезами.

– Мне очень жаль, но когда мы уезжали, то и представить не могли, что будет такой сильный снегопад.

Йонатан надеялся, что на этом дискуссия закончилась. В конце концов, ни Софии, ни ему было уже не шестнадцать лет. Он хотел выпить горячего чаю, может быть, постоять под душем и лечь спать. Просто уснуть.

Риккардо встал и молча вышел из кухни. Его дочь снова была здесь, и для него вопрос был решен.

Аманда уже не обращала внимания на Йонатана и Софию. Она держала в руке стакан и, обращаясь к нему, произносила монолог, о котором завтра даже не вспомнит.

– София, – бормотала она, – мой ангелочек, мое сокровище, мой солнечный луч, что же мне делать, чтобы ты не убегала? Я же не могу тебя привязать или посадить под замок. Я не могу смотреть за тобой целый день. Зачем ты заставляешь маму беспокоиться? Я тут умираю тысячью смертей, а ты где-то развлекаешься! Это нехорошо, ты слышишь? Ты меня поняла? Слушай внимательно, дорогая моя: речь идет не о том, что хочешь ты. Мы не будем плясать под твою дудку. Здесь живут также и другие люди.

Аманда замолчала, но лишь для того, чтобы собраться с силами.

– Давай уйдем, – прошептала София, – так будет продолжаться бесконечно, а я не могу этого переносить. Спокойной ночи, мама, – сказала она громко, – хорошего тебе сна. До завтрашнего утра.

Йонатан и София тихо покинули кухню. Аманда этого не заметила.

– Мне кажется, я покончу жизнь самоубийством, – говорила она. – Да, я так и сделаю. Это хорошо. Меня все равно никто не любит. Никто. Я для вас пустое место. Я вам только мешаю. Черт возьми! Долой Аманду! Так всем будет легче. Не будет никого, кто вам мешает. Porcamiseria!

Ее голова отяжелела. Аманда уронила ее на стол и плакала до тех пор, пока не уснула.

Это не было похоже на дежа вю, скорее на постоянно возвращающийся сон.

«Где я?» – подумал Йонатан.

Темнота была такой же непроницаемой, как стена.

– София? Ты здесь?

– Да, – выдохнула она, – да, я здесь.

Он включил ночник и в неверном желтоватом свете увидел ее. Она стояла недалеко от кровати, и на ней был новый брючный костюм.

Он проснулся, или, по крайней мере, подумал, что проснулся.

Она не сказала ни слова, лишь улыбнулась, и стала медленно расстегивать жакет. Под ним было только голое тело.

Она сняла жакет.

«Нет, – подумал он, – нет, пожалуйста, не надо».

Потом она расстегнула застежку-молнию, и медленно, как танцовщица, выбралась из брюк. Она была полностью обнажена и шла к нему. Он заморгал, его пульс участился. Было похоже на то, что она выходит из портрета.

– Сейчас я – твоя жена, – сказала она.

Йонатан распахнул объятия, и она легла к нему. Он притянул ее к себе, нежно погладил безукоризненное, прекрасное тело и встретился взглядом с изображением на портрете.

Нет.

Его желание было неописуемо сильным, и она чувствовала это. Она прикасалась к нему, и он мечтал ощутить ее, приласкать ее, обладать ею. Но вместо этого отвернулся к стене.

– Что случилось? Что с тобой? – спросила она и провела языком по его затылку.

– Не получится, София. Пожалуйста, оставь меня. Я люблю тебя больше жизни, но я не могу.

Она молчала. Разочарованная и обиженная.

– Я всегда буду с тобой, я все буду делать для тебя, не сомневайся. Но никогда ни о чем меня не спрашивай.

София ощутила острую боль в сердце, и то, что несколько дней назад было теплым и живым, теперь стало холодным и мертвым.

Аманда проснулась. Что-то произошло. Какой-то шум. Совершенно однозначно.

Она лежала как каменная. Голова болела так, что даже думать было больно. Язык был толстым, сухим и приклеился к глотке. Мочевой пузырь раздулся и посылал позывы сходить в туалет. О том, чтобы спать дальше, нельзя было и думать.

Она со стоном выкатилась из кровати, включила свет, надела тапочки и потащилась к двери. Аманда дрожала, не зная, вызвано это алкоголем или тем, что она внутренне настроилась на то, что через пару секунд столкнется лицом к лицу с грабителем.

Она включила свет в коридоре и увидела, что София выходит из квартиры Йонатана.

– Ты что тут делаешь? – прошипела она.

София вздрогнула и приложила палец к губам, умоляя мать вести себя тихо.

– Ты откуда явилась? – продолжала допрос Аманда. – От Йонатана?

София кивнула.

– Что это значит?

– Пожалуйста, поговорим об этом завтра, ладно? – прошептала София. – Buona notte, мама.

Аманда сделала два шага и загородила ей дорогу. София наткнулась на массивное тело матери, издававшее горько-кислый запах перегара, пота и давно не стиранной ночной сорочки, и невольно вздрогнула.

– Пропусти меня! – вскрикнула она, протиснулась мимо матери и поспешила по лестнице вниз, в свою комнату.

Ага, так, значит! Аманда, собственно, давно уже должна была обо всем догадаться. Это было ясно еще в первый вечер. Конечно, этот тип остался здесь лишь для того, чтобы затащить ее дочь в постель.

Ничего не выйдет. С Амандой этот номер не пройдет. Тут он просчитался.

Следующее утро было сияющим, прекрасным и безоблачным. Ла Пассереллу завалил снег глубиной в полметра – девственно чистый, ослепительно белый и искрящийся под утренним солнцем. Кипарисы согнулись под его тяжестью, а укутанная этим белым одеялом садовая мебель была словно частью картины, которая символизировала полное уединение.

Время, казалось, остановилось, храня покой столь необычного для Тосканы утра. Ничто не нарушало этого спокойствия – ни звуки автомобилей, ни снегоочиститель. Ни единого следа от шин или чьих-то ног не портило эту редкую картину.