– Да мне уже все равно, – сокрушенно заявил провидец, посмотрев на бусы, абсолютно не подходившие к платью. – Даже если меня вылижет десяток рысей. Я не сторонник конфликтов, но эти люди понятия не имеют о такой вещи, как личное пространство. Их поведение абсолютно бесцеремонно.

– Клецка, чтоб ты знал, они это делают из дружеских чувств, – пояснил Нико. – Никто бы пальцем о палец не ударил, если бы им было плевать на тебя. Но девчонки есть девчонки. Они перебарщивают.

Принц накинул на Кайоши одеяло и покатил его к лестнице. Кресло вынырнуло из темноты коридора и выехало к залитой солнцем комнате отдыха под стеклянным куполом. Ее не использовали во время затмений, поэтому возле распахнутых дверей на крюках висели замки. Дальше было еще несколько кают, заброшенная столовая и, наконец, подъем на палубу.

Увидев, что произошло с «Мурасаки» всего за одну ночь, Кайоши потерял дар речи. Всюду висели фонарики и разноцветные гирлянды из бумажных цветов и звезд. Трубы паровой машины задекорировали крашеной бечевкой, в стороне юта орудовали повара, а веды, задорно хохоча, таскали блюда кто из корабельной кухни, а кто с жаровен, и запахи съестного вокруг с ума сводили.

Тут и там стояли сдвинутые столы, поднятые из кают, а на них мерцали говяжьи отбивные в вишневом соусе, рыба с лимонами, рассыпчатый рис, завернутый в ломтики сыра, пирожные, бутерброды с икрой и вина всех мастей. На просторном полубаке расставили лавки, да не просто так, а в виде лестницы, чтобы сидящим сзади все было видно. Похоже, Липкуд решил выступать на палубе.

– Спорим, это лучше, чем в храме? – сказал Нико, сорвав бумажный цветок темного-красного цвета и вложив его в ладони Кайоши. – Они от всей души целую ночь это делали. Осита детей учил складывать фигурки, веды кухней занялись, мы с мужиками мебель таскали.

Сын Драконов просветлел, увидев, что появился еще один элемент в поддержку бусам Яни, и его болезнь порядка немного утихла.

– Я никого не просил так стараться, – пробормотал он.

– В том-то и дело, Клецка. В том-то и дело.

Кайоши смотрел на никудышно сложенных животных и птиц, на веселые кривые мордочки, расклеенные на мачтах, на фонарики, не сочетавшиеся ни по форме, ни по цвету, на Морошку в платье, которую привязали на время к фальшборту, и раздражение начало откатывать.

При виде именинника поднялся шум, и все наперебой бросились поздравлять провидца, надевать на шею дурацкие цветочные ожерелья, читать стихи и петь ему песни.

Среди подарков не было ни одного ценного, не считая золотой шкатулки со статуэткой лани, которую преподнесли Доо и Ясурама, но Кайоши вообще не ждал подарков. Эти люди ничего ему не должны. Зачем они столько сил вложили в этот день?

«Чтоб ты знал, – повторил в голове голос Нико, – они это делают из дружеских чувств».

Кайоши вдруг понял, что никто на «Мурасаки» не завидует ему. Никто не хочет оказаться на его месте. Никто не пытается потешить свое тщеславие через дорогие подарки и не думает об этом дне, как о бесплатном обеде или поводе увидеть мэджу и развлечься.

И мир начал трещать по швам. Кайоши перестал внутренне дергаться каждый раз, когда кто-то его задевал. В детстве он не давал себя трогать даже родителям. Разве могут по-настоящему любить люди, которые собираются продать тебя в храм? И разве могут по-настоящему дружить с тобой те, кому это выгодно? И разве можно доверять тем, кто мечтает занять твое место?

Но сейчас все было иначе. Нико старался изо всех сил, но не мог сдержать натиск веселой толпы. Кайоши пачкали, пытаясь покормить в десять рук, что-то вопили в самое ухо и кружили вместе с креслом до тошноты. И он чувствовал себя так, будто только что родился и весь мир ждал его рождения. Просто потому, что Кайоши – это Кайоши.

Жаль, что погоде было плевать на праздник, и к вечеру, в самый разгар веселья, заморосил мелкий, противный дождь. Палуба скоро стала сырой, паруса намокли, со снастей капало, и оригами на нитях жалко обмякли. Только сложенные из вощеных листов сохранили достойный вид.

Лампы в виде арбузов, персиков, закрытых тюльпанов, лиц красивых женщин и просто расписных шаров качались от ветра и временами стукались друг о друга с легким звоном. Они тоже были покрыты моросью и волшебно блестели в пасмурных сумерках, опустившихся на «Мурасаки».

Но люди наплевали на непогоду ровно в той же степени, в какой она наплевала на праздник. Воду на палубе в брызги разбивали пятки танцующих, а шум заглушал и ветер, и редкие раскаты грома. Над столами натянули брезентовые тенты, и под одним из них сидел Кайоши, наблюдая за тем, что творилось на пароходе.

А творилось тут всякое. Театр порченых, размахивая платками, вопил задорную намулийскую песню, половину слов из которой было не разобрать. Под нее Косичка плясал рука об руку с румяной Сииной. Астре, Яни и Матильда – безногая девушка из театра Липкуда – устроили гонку: тележка против кресла, и хотя брат с сестрой постоянно выигрывали, безногая сдаваться не собиралась. Она объявила это битвой конечностей и требовала продолжения поединка. Яни с грохотом катила кресло, используя всю свою немаленькую силу, Матильда перебирала руками со скоростью сумасшедшего краба, а калека вопил то ли от страха, то ли от брызг, то ли оттого, что шапка сползла ему на глаза и он ничего не видел.

Провидцы Доо и Ясурама пытались танцевать рядом с предметами своей любви. Они синхронно поворачивались и делали руками полукруг, словно протирали невидимые окна. Унара и Матроха устали бить себя по животам и хохотать, глядя на них, а провидцы, видимо решив, что это лучший из знаков внимания, распалялись все больше, пока Ясурама, закружившись, не врезался в бочку.

Марх тоже повеселел и о чем-то болтал с Рори и Генхардом. Зехма, прикончив бутылку вина, принялся доказывать остроухам удобство бритья топором и навязчиво хотел опробовать лезвие на чьей-нибудь голове.

Наемники неслышными тенями рассредоточились по всему периметру корабля и курили. Моряки бузили у себя в каюте, и здесь их видно не было, но один раз на палубу поднялся красномордый Лысый Лев и тут же ушел обратно, завидев, что к нему направляется Зехма с наточенным топором, нетвердым шагом и твердым намерением показать, как ловчее всего поддерживать чистоту под голубой панамой.

Младших детей отправили вниз, подальше от сырости, и малышня уже который час самозабвенно играла в прятки, для коих на «Мурасаки» было большое раздолье.

Молоденькие веды во главе с Ольей, разгоряченные шампанским, перестали стесняться и всячески пытались втянуть Нико в свой хоровод, а то и пощипать его, но принц железно стоял возле Кайоши, и пока что ему удавалось оградить сына Драконов от катания в кресле под дождем и от посягательств Морошки.

Вдруг все затихло и раздался голос Липкуда:

– Пришло время для настоящего представления, господа! Прошу вас подняться и занять места под навесом!

– Кажется, пришел его звездный час, – усмехнулся Нико, толкая кресло Кайоши к полубаку.