– Это не мы, – глухо сказал Март. – Это другая смена.

Настил был огражден неотесанными грубыми перилами. Второй охотник, рыжеватый парень со щетиной на круглых щеках, уставился на Стократа почти в ужасе.

– Я не из Длинного Дня, – сказал Стократ в третий или четвертый раз. – Я с юга, и понятия не имею, что у вас происходит.

Рыжий не ответил.

– Смотри, – Март протянул руку на север.

Впереди, за мостом, горели огни, много огней – как будто факельное шествие остановилось в нерешительности, и сотня людей ждет чего-то, подняв факелы к небу. Чем темнее становилось в лесу, тем ярче виднелись языки пламени. Над неподвижными кронами проступало зарево.

– Они светят и днем, и ночью, – сказал Март.

– Зачем?

– Чтобы были тени. Этот, что на мосту… Я его хорошо знал, это их торговец, часто к нам ездил. В камушки еще играл хорошо… Он пошел через мост, солнце светит – и тень при нем. Наши давай ему кричать, чтобы поворачивал. А он не слушает – идет, руками машет. Старший патруля велел: стреляйте. Они и выстрелили… Жалко.

– Жалко, – согласился Стократ. – За что?

– Не понимаешь? Он шел к нам – от них. И нес свою тень.

Стократ не нашелся, что ответить.

– Ночью нам смена придет, – сказал Март, и по голосу сделалось ясно, как сильно он мечтает о смене.

– «Не стойте в тени дерева, не жгите ночью света», – медленно повторил Стократ.

– Вот именно, – тихо сказал молодой и рыжий, брат женщины, которая вышла замуж в Длинный День. – Шел бы ты отсюда, чужак. Март, зачем ты его привел?

– Нам нужна помощь, – сказал Март, и по голосу было понятно, что он потерял всякую надежду.

Молодой покачал головой, без слов сообщая, что не верит в помощь, и всем конец, и никого спасти невозможно.

* * *

В селении Белый Крот не жгли огней, и, когда Стократ с сопровождающими добрались до околицы, идти пришлось уже в полной тьме.

Кое-где на ворота были наброшены светлые тряпки. Камни у дороги белели свежей известкой. Стократ неплохо видел в темноте, но его спутники мучительно таращились в ночь. К счастью, эти двое могли пройти по родному селению и с завязанными глазами.

Ни лучика не просачивалось сквозь ставни. Глухо и редко звучали голоса. Время от времени что-то падало за запертыми дверями, и к грохоту свалившегося ведра или опрокинутой табуретки примешивались крики досады и боли. Люди не умели жить в полной тьме, но почему-то не решались засветить даже маленькой свечки.

Стократ ждал. Если его сюда привели – значит, чего-то хотят. Значит, обо всем расскажут сами, надо только дать им время.

Март свернул в тесную улочку, стукнул в ворота, приглушенно позвал:

– Отец!

Заскрипела, приоткрываясь, дверь. Внутри не спали, но и огня не жгли. Вышел старик, встал на пороге, придерживаясь за дверной косяк, уставился мимо гостей:

– Что случилось?

– Ничего, они сегодня не шли… Никого не было весь день… Тут путник из Загорья, с мечом. Поговорить бы.

– Загорье? Там, помнится, война была…

– Добрый вечер, – сказал Стократ.

Старик вздрогнул. Он совсем не видел в темноте и не мог узнать чужака по звуку дыхания.

– Поговорить бы, – повторил Март с особой интонацией, будто напоминая старику о давнем и твердом договоре.

– Входите, – старик на ощупь, перебирая руками по стене, вернулся в дом. Стократ вошел, наклонившись в дверях, и точно так же, привычно, поклонился проему Март.

– Ты видишь в темноте? – спросил Старик.

– Да.

– Почему?

– Меня называют магом. Может быть, поэтому.

– Ты не маг, – недоверчиво сказал старик. – Маг бы сразу догадался… И побежал бы отсюда со всех ног. Или вообще не заходил бы… в наш проклятый край.

– Ваш край все путники хвалят, – сказал Стократ. – Мирные плодоносные леса. Хорошие люди, живущие в достатке и спокойствии…

– Сам видишь, какое у нас спокойствие.

– Вижу, – Стократ оглядел комнату.

Маленькая, безо всяких украшений, охотничья избушка, тщательно убранная, с гладким и чистым обеденными столом, с верстаком в углу, со ставнями, закрытыми изнутри. Лужица недавно пролитого молока. Два огромных сундука под вытертыми кротовьими шкурами. Стократ сел и подобрал ноги, чтобы никто не споткнулся в темноте.

– Почему бы не зажечь хотя бы свечку? Ставни закрыты, никто не увидит…

– У нас за огонь среди ночи плетей дают, – сказал Марк. – Так на сходе решили.

Старик уселся за стол, напротив Стократа, и уставился ему в лицо – точнее, в щеку. Было ясно, что он ничего не видит. Стократу вдруг сделалось неловко: если вся деревня сошла с ума, то он со своим мечом – или без меча – не мог здесь ничем помочь.

– Думаешь, мы рехнулись? – заговорил старик. – А вот и нет. Без света нет тени. Ночью мы в безопасности. Если не жечь огня.

– Что случилось в Длинном Дне?

Старик хрипло вздохнул.

– Что случилось… того не исправить. Мой брат написал письмо, завернул в него камень и пращой забросил за мост, на нашу сторону. Он учитель на оба поселка… был.

– Он умер?

Старик тяжело вздохнул сквозь зубы.

– Хоть бы денек-то или два пасмурных, – сказал с горечью. – А то ведь яркое солнце каждый день. А по ночам они жгут факелы.

– Они – ходячие мертвецы?

– Нет! – рявкнул старик и покосился на Марта с раздражением: мол, ну и что, зачем привел, зачем этот разговор?!

– Твой сын говорит, вам нужна помощь, – Стократ сплел пальцы. – Я мог бы помочь. Если ты мне объяснишь, что случилось и почему беда.

Сделалось тихо. В поселке молчали, ни единого сверчка не нашлось ни в щелях дома, ни в траве под окнами. Не трещал фитиль. Не дышала, остывая, печка. И совсем не было ветра.

– Кротовая Дубрава, – глухо начал старик, – и вправду хорошее место. Древнее место. Здесь люди селились еще с тех пор, как по земле чудовища ходили… У нас привольно, да. Под лесом, вот подо всем, как он есть, прорыты норы. В малой их части живут кроты – видал, какие? От кротов у нас прибыль, но и риск большой. А кто там еще водится, в этих норах – никто не знает. Сколько народу полегло из любопытства, из корысти – не пересчитать. Лезли за кладами, лезли за счастьем, только наверх никто не поднимался… Если кто чему удивляется – я всегда говорю: это Кротовая Дубрава, дивиться нечему, всякое бывает…

Он двумя руками вцепился в край стола:

– А в поселке Длинный День есть красивый брачный обычай. Становясь мужем и женой, молодые меняются тенями.