Не знаю, что за роботов воспитывают в тех садиках. Если четырехлетняя малявка не имеет права напугаться кучи незнакомого народа в зале и убежать к маме.

Я тогда со скандалом выбила себе место в другой группе, у другого воспитателя, и там все было хорошо.

И черное дело «порчи своего ребенка» я продолжаю. И хвалю, и говорю прилюдно о наших маленьких победах, и вообще…

Ребенок почему-то не портится. Даже вот сейчас — не проявляет ни малейших симптомов этого, только стоит, покачиваясь на пятках из стороны в сторону, глядя, как я раздеваюсь.

Ладно, надо для проформы хоть бдительность проявить.

— Плюшка, ты всю домашку сделала?

— Математику на продленке порешила, — сообщает мне Маруська, и я даже фыркаю, от этих дивных детских формулировок. Порешила она.

— А чтение? — судя по очень честным глазкам Маруськи — вот тут у нас собака зарыта. — Ну хорошо, почитаешь мне, бусинка?

Она радостно кивает, читать мне она любит не меньше, чем когда я читаю ей. На том мы и договариваемся.

— Ужин на столе, давайте пока не остыло, — ворчит мама из кухни, и Маруська кузнечиком скачет туда, к дымящимся тарелкам с пловом. А я — увы, переодеваться. Хотя жрать ужасно хочется…

Я уже привычно вглядываюсь в мамино лицо — не выглядит ли бледной, усталой, нездоровой? Последний раз она отмалчивалась до последнего, а потом легла в больницу аж на месяц. В онкологию! На операцию!!!

Как я лезла тогда на стену — кто бы знал.

— Ну, как второй день на новой работе? — когда я умывшаяся и переодевшаяся падаю за стол в кухне, интересуется мама. Она за меня переживает. Даже с учетом того, что она не очень представляет, что такое Рафарм — но это реально хорошее место работы в её глазах. Она понимает, насколько для меня это важно…

Мама у меня мировая. По-крайней мере — не из тех мам, что выедают мозг чайной ложечкой на какие-нибудь темы, вроде «сколько ты будешь сидеть на моем горбу», «не взваливай на меня своих детей, я хочу отдохнуть на пенсии», «сама развелась — сама и разбирайся».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И меньше всего мне хочется, чтобы она себя загоняла.

С ответом на вопрос я немножко теряюсь. Сказать, что все круто и идеально — нельзя, день оказался напряженнее, чем я ожидала — а мама всегда безошибочно чувствует мое вранье, а сказать правду — ну… Нет. Мама еще распереживается, накрутит себя, представляя тысячу злобных коллег, что мечтают меня подставить.

— Непросто, — выкручиваюсь я, — я никогда не работала в фирме такого уровня.

— Но ты со всем справишься, солнышко, — гордо приговаривает мне мама, и все — у меня нет выбора, я должна справиться, это ведь мама так сказала…

Не я одна в нашем семействе «портила ребенка» частыми похвалами. Хотя… Сколько себя помню, получить мамину хорошую оценку было сложно. Затем и тянулись, и старались…

— Вика, тебе звонят, кажется, — мама возвращает задумчивую меня к действительности. И вправду — в прихожей, в кармане моего плаща забытой Беонсе надрывается телефон. И кто это не дает мне пожрать после трудного рабочего будня? Снова Николай? Нет ему прощения!

И все же я улыбаюсь и откладываю вилку. Трубку беру даже не глядя, кто там. Ну, не так уж много у меня вариантов, на самом деле.

— Ник, тебе настолько не терпится узнать, что я решила насчет кино? — хихикаю я, уже сама замечая, что флиртую даже тоном.

— Вообще-то ты обещала мне перезвонить и сообщить о встрече с Машей, — убийственно холодно откликается Ветров.

Ох, зря я на номер звонящего не посмотрела…

Первое, что ложится на мой язык — это матерный посыл. Заковыристый такой. Но у меня дома женщины и дети, поэтому я воровато и бочком отчаливаю в Маруськину комнату — она дальше от кухни, и только потом выдаю отцензуренный вариант ответа, вполовину убавив громкость голоса.

— Ветров, а не пошел бы ты на хутор, молочко прямо из-под коровы употреблять.

— Ты мне пообещала, — ядовито напоминает мне Ветров. Это я его так бешу или тут что-то другое? — Сегодня это было. У тебя настолько короткая память?

— У меня было слишком много ярких впечатлений в течение дня, — парирую я, — например, то, как мне устроили диверсию и попытались подставить перед Козырем… Кстати, ты не помнишь, кто мне обещал, что больше никаких подстав мне не будет? Не припомнишь?

Ветров с той стороны трубки пару раз шумно выдыхает, будто пытаясь выпустить пар.

— Что за подстава? — наконец тоном святого, обвиненного во всех смертных грехах разом, спрашивает Яр. Вроде как и не в курсе.

Ах, какая прелесть, Ветров, вот только я тебе не верю. Да и грех мне отказываться от такого повода послать моего бывшего куда подальше. Ведь слово-то он не сдержал. И кодлу своей красотки — тоже.

Я не торопясь обрисовываю и про выключенные камеры, и про то, что Козырю отбили мое задание выполненным, и убедили, что я нарушила регламент техбезопасности.

— Ты ведь мне обещал, что ты и твоя восхитительная пассия оставите меня в покое и не будете мешать мне работать? Или это ты уже забыл? — сладким голосочком напоминаю я. — Или у тебя тоже было много ярких впечатлений, и в головушку такие мелочи просто не поместились? Ну, я понимаю, не каждый день твоя мадемуазель тебя прилюдно умывает. Вы бы хоть свои предварительные ласки в менее публичное место унесли.

— Я обещал только насчет себя, — уклончиво откликается Яр, игнорируя подкол про сцену в ресторане. Хотя я, признаться, немного ему в тот момент посочувствовала. Истерила Кристина Сергеевна некрасиво.

Но вы посмотрите — он обещал только насчет себя.

Адвокат, одно слово, в любое время дня и ночи найдутся оправдания. Правда, приемчик на самом деле дурацкий и малоэффективный. Его цель не в том, чтоб меня убедить, а в том, чтоб выиграть Яру время. Он явно сбит с толку и пытается сообразить, какой именно путь для наступления ему выбрать.

Тем более, что я вполне резонно не могу удержаться от ответа.

— То есть, по-твоему, я позволю тебе встречаться с моей дочерью, пока милейшая Кристина Сергеевна выживает меня с работы? Ветров, ты серьезно думаешь, что я настолько дура? Поговорим после суда. Чао.