Показателем масштабов стирки в королевском дворце является норма выработки одной из прачек, стиравшей столовое белье. Она отвечала за четыре скатерти, пятьдесят шесть салфеток для завтрака, двадцать восемь полотенец для рук и двенадцать дюжин салфеток, и каждую неделю ей приходилось стирать четверть этого количества. Она доставляла белье «сержанту или йомену королевской стражи», чтобы король постоянно был обеспечен достаточным количеством чистого столового белья. Та же прачка стирала и нижнее белье короля, хотя детали этой работы в книгах не отражены[203].

Как это ни странно, но практика стирки одежды вместо мытья была достаточно эффективной. Лен прекрасно очищал кожу, и при условии, что белье стиралось регулярно, люди не страдали от неприятного запаха[204]. Лен был настолько эффективен для гигиены и здоровья, что люди часто просто обтирались этой тканью каждое утро. Уважаемый ученый и дипломат сэр Томас Элиот советовал своим читателям «обтирать тело грубой льняной тканью, сначала осторожно и легко, а потом все сильнее и сильнее, пока плоть не покраснеет и не набухнет»[205]. Такой ритуал (предшественник отшелушивания) считался полезным для выведения вредных веществ из тела. Вредные вещества впитывались в ткань, которую затем тщательно стирали для последующего обтирания.

Большинству придворных приходилось пользоваться общими туалетами — например, «Большим домом облегчения» в Хэмптон-Корте, где насчитывалось двадцать восемь сидений. У Генриха в каждом дворце имелся собственный стул для туалета. «Палаты стула» в Гринвиче и Хэмптон-Корте были украшены картинами и книжными полками, чтобы король не скучал в те долгие часы, которые проводил здесь.

Чтобы обеспечить королю комфорт и подчеркнуть его величие даже в самом приватном помещении, для Генриха было сделано несколько роскошных туалетов. Выполненные из олова, они были украшены вышитым бархатом, набиты лебединым пухом и обиты золочеными гвоздями. Когда Генрих переезжал из дворца во дворец, столь же роскошные туалеты устраивались в каждом доме, где он останавливался. Ими пользовался только король. Это подчеркивало его статус и обеспечивало абсолютную приватность деликатного процесса. Это подчеркивало и статус хранителя королевского стула, поскольку он был единственным, кому было дозволено присутствовать при столь интимном процессе.

Когда король покидал личные покои — после ванны, стула, сна или отдыха — помощники всегда оставались на страже. Король часто отсутствовал целый день, особенно в молодости, когда его увлекала охота. Слуги личных покоев коротали время, играя в карты и кости, но даже такое время «отдыха» подчинялось строгим придворным правилам. Эти люди должны были «находиться вместе и не болтать о таких вещах, которые могли быть сделаны или сказаны, когда король находился в покоях». Им не позволялось сплетничать о том, чем занимался их царственный хозяин. «Они не должны любопытствовать, где находится король или куда он идет, не говорить о занятиях короля, рано или поздно он ложится спать и обо всем, что делает его величество»[206].

С приближением вечера слуги начинали готовиться к церемонии отхода короля ко сну. Эта процедура была не менее сложной, чем утренняя. Когда король поднимался, его кровать разбирали и проветривали целый день. Готовили ее ко сну не менее десяти слуг личных покоев. Грум доставал чистое белье, подушки и одеяла из гардероба постели. Затем он вставал в изножье постели, держа факел, а восемь йоменов личных покоев и гардероба застилали постель, стоя по четверо с каждой стороны. Один из джентльменов проверял постель, не скрылся ли в ней убийца: он наблюдал, как йомен протыкает кинжалом нижний соломенный матрас. Нужно было убедиться в том, что меч короля подвешен так, что до него можно дотянуться с постели. Под рукой у короля должна была находиться и секира на случай ночного нападения.

Затем матрас накрывали холщовым покрывалом, а поверх клали пуховую перину. Йомен должен был «поднять и перевернуть ее», чтобы убедиться, что внутри не спрятано никакого оружия. Только затем постель застилали тонкими льняными простынями, раскладывали одеяла, валики и подушки. С великим почтением каждый йомен творил знак креста над постелью, целовал те места, где он ее касался, и сбрызгивал их святой водой[207]. После этого кровать завешивали занавесями, а рядом укладывали мантию из малинового бархата, подбитую горностаем, чтобы король мог надеть ее, поднявшись утром. «Ночной стул и писсуар» (нечто вроде ночного горшка) устанавливали поблизости на случай, если король захочет воспользоваться ими ночью.

Все помощники уходили, но грум оставался возле постели на коленях — он охранял королевскую постель до прихода короля, а это могло случиться спустя несколько часов. Генрих редко ложился раньше полуночи, «это было его привычное время отхода ко сну»[208]. Сложная церемония раздевания начиналась, как только он вступал в спальню. Джентльмены и эсквайры осторожно развязывали, расстегивали и снимали с короля все одежды, а затем облачали его в ночную рубашку из белого льна или шелка. Еще один помощник приносил чашу с водой и ткань, чтобы король мог умыть лицо и почистить зубы. Затем слуги расчесывали его волосы и надевали «ночной чепец» из малинового или черного бархата с вышивкой. Королю помогали лечь в постель и зажигали рядом свечу.

Работа была завершена. Они низко кланялись и, пятясь, выходили из комнаты, оставляя короля отдыхать. С королем оставался один из джентльменов, который спал на тюфяке в изножье кровати, а то и в самой королевской кровати. Два йомена спали на тюфяках у дверей спальни, а два эсквайра — в соседнем помещении. За этими сугубо личными помещениями несли ночной караул йомены стражи. Они находились в приемном зале и не спали всю ночь, охраняя короля не только от нежелательных гостей, но и от пожара — такая опасность была весьма реальна.

Такая церемония повторялась каждый вечер в мельчайших деталях. Исключением были те вечера, когда Генрих отправлялся к жене. В таких случаях он вызывал своих грумов, которые облачали его в ночное одеяние и с зажженными факелами сопровождали к дверям спальни королевы. Король редко проводил там всю ночь. Грумы дожидались у дверей, когда король пожелает вернуться к себе. Подобные церемонии и полное отсутствие приватности в личной жизни вряд ли способствовали возникновению спонтанной страсти. Но для королевской четы и придворных это было совершенно нормальным. В конце концов, общество живо интересовалось появлением на свет наследников — и королева знала об этом слишком хорошо.