– Позвольте вам кое-что сказать, Кен, – начал профессор. – На протяжении ближайших дней и недель вы постепенно откроете для себя Стива: кто он такой, что он сделал и как это случилось. И в итоге вы увидите, что с каждым днем становитесь все сильнее и сильнее.

Внушение было призвано помочь Бьянки. Если у него на самом деле расщепление личности, то благодаря напутствию профессора Уоткинса произойдет переключение памяти. Кен начнет воспринимать правду о себе, не превращаясь в Стива в те моменты, когда он будет думать о совершенном насилии. Однако изменение сознания преступника изменит и точку зрения других психиатров на его личность. В не столь отдаленном будущем Кен Бьянки превратится в другого человека, и неизвестно, чем это для него обернется.

28 марта 1979 года в Беллингхем из Лос-Анджелеса приехал доктор Рон Маркмен, чтобы освидетельствовать Кена Бьянки. Он прибыл на помощь Дину Бретту и лосанджелесскому отделу общественных защитников, на которых впоследствии предполагалось возложить защиту Бьянки перед калифорнийскими обвинителями.

Маркмен в мире медицины считался человеком необычным: он был и психиатром, и юристом, хотя в то время еще не завершил юридическое образование. Рон широко сотрудничал с судебной системой и обожал вести сразу десяток дел.

Доктор Маркмен изучал последствия жестокого обращения с детьми, поэтому имел представление о прошлом пациентов с расщеплением личности. Однако он повидал столько заключенных-симулянтов, которые пытались оправдать свои преступления душевными расстройствами, что не спешил с постановкой диагноза. Ранее Маркмен принимал участие в разбирательствах по делам «Семьи» Мэнсона и Симбионистской армии освобождения, члены которой похитили внучку миллиардера Патрисию Херст, впоследствии перешедшую на их сторону. Рон показал себя самым неспешным из судебных психиатров, дававших заключения по делам.

Его первая встреча с Бьянки 28 марта обошлась без гипноза. Маркмен считал, что мозг человека запоминает все совершаемые им поступки, как хорошие, так и плохие. Даже самые подавляемые воспоминания пациента с истинным расщеплением личности можно вытащить из него без погружения в транс. Альтернативные личности реагируют на стресс, меняясь согласно субъективным потребностям человека, так что в очередном сеансе нет нужды, даже если случай Бьянки укладывается в теорию Уоткинса. Доктор Маркмен хотел лишь побеседовать с Кеном о его жизни и преступлениях.

Кен начал рассказывать о юных годах своей жизни, в том числе о ранних сексуальных экспериментах. Про достижение половой зрелости и свой первый опыт он говорил:

– Я был в постели и уже наполовину спал и… ну боже мой, просто думал о разных странных вещах, о девочках и всяком таком, о книжках, которые видел у родителей. Там были голые люди, а в некоторых книжках и кое-что покруче. А я тогда все еще был девственником. И в общем… понятное дело… я кончил и… и сам испугался, понимаете? Такого я еще никогда не испытывал. Я толком и не знал, ну, понимаете, все эти разговоры в подворотнях, короче, разговоры «об этом», но на самом-то деле в подробности никто не вникает. И не знает заранее, чего ждать, когда это случится. А тут меня бросило в жар, я слегка струхнул и не сразу сообразил, в чем тут дело.

Маркмен попытался заверить Кена, что испытанные им ощущения вполне нормальны. Однако психиатр не знал, что у Кена и его матери остались различные воспоминания о хранившейся в доме литературе. Бьянки утверждал, что дома у родителей хранились журналы, специализирующиеся на эротике, бодибилдинге и тому подобным вещам. Однако его мать призналась, что Кен тайком приносил к себе в комнату журналы вроде «Плейбоя», в то время как они с мужем подобные издания никогда не покупали. Эта довольно мелкая, но любопытная деталь свидетельствовала о том, что период взросления Кена запомнился матери и сыну по-разному.

Спустя несколько месяцев всплыли новые подробности сексуальной жизни Кена, которые снимали все подозрения с его матери. Как оказалось, юноша постоянно приобретал порнографические материалы в рочестерском книжном магазине для взрослых. Бьянки собрал целую коллекцию порнофильмов, о которой никогда не упоминал родным. Периодически он забирал кинопроектор, чтобы демонстрировать эти фильмы друзьям у них дома, а матери говорил, что показывает старые семейные пленки.

Однажды вечером миссис Бьянки случайно нашла у него несколько пленок. Не зная, что там записано, она прокрутила одну из них. Необычайно расстроившись, мать серьезно поговорила с Кеном. Но даже ее гнев и тревога не остановили молодого человека.

Многие свидетели, привлеченные к следствию, называли мать Кена помешанной. Очень просто было представить ее злобной ведьмой, а сына – сотворенным ее руками монстром. На самом деле все обстояло куда сложнее. Келли Бойд и одна из ее подруг как-то нашли стопку порнографических кассет, которые Кен годами тщательно прятал дома после разговора с матерью в Рочестере. Кроме того, Келли обнаружила старую кроличью шкурку, которая некогда служила декоративной салфеткой: Бьянки использовал ее для мастурбации. Шкурка тоже была припрятана, что свидетельствовало о непрекращающейся тайной сексуальной жизни Кена, которую он хотел скрыть от окружающих. Эти открытия впоследствии заставили Кена сомневаться в представлениях о собственном детстве.

В беседе с Маркменом Бьянки упомянул и о наркотиках. Он иногда покуривал марихуану, но глубоко в наркотическую культуру никогда не погружался. Его эксперименты с наркотиками, по-видимому, не выходили за привычные рамки и не оказали существенного воздействия на его личность.

Наконец разговор подошел к вопросу о родителях Кена. Доктор Маркмен хотел выяснить, что происходило в раннем детстве и как пациент запомнил эти события. Психиатр ознакомился с обследованием, проведенным доктором Уоткинсом, и надеялся глубже понять, как Бьянки относится к своему детству.

– Я всегда считал свою мать чуткой, любящей и заботливой, – заявил Кен. – Она неизменно защищала меня – и очень настойчиво, понимаете, с позиций истины в последней инстанции. Правда, недавно я изменил мнение о матери.

Бьянки пояснил, что после ознакомления с заключением клиники Де Поля, полученным Дином Бреттом, его представления несколько изменились.

– Я все еще люблю ее, но она допустила множество ошибок. Она могла очень жестоко наказать; я, очевидно, постарался забыть об этом, но недавно воспоминания о наказаниях, которые она применяла, опять всплыли в моей памяти. Помню, как она подносила мою руку к огню на плите. Очень часто я действительно нуждался в большей свободе, чем мне давали. А между тем некоторые вещи даже не обсуждались; мне просто говорили, что так поступать нельзя, и отправляли в мою комнату, откуда мне не разрешалось выходить, – так меня обычно наказывали. Теперь я вижу, что мама во многом была не права. Очень во многом. Я даже не осознавал, насколько она ограничивает мое общение с друзьями: мне разрешалось приглашать в гости не больше одного друга зараз. Поначалу я ничего не понимал. А теперь вижу ее в ином свете. Я люблю ее. Пусть по-другому, но все еще люблю. Знаете, она должна была обратиться за помощью, и если у меня действительно такие проблемы с психикой, надо было решать их в самом раннем детстве, а я только сейчас впервые это понял.