Мы прекрасно понимаем, что требуется нечто большее, чем эта подробнейшая глава, чтобы отказаться от столь почтенного различия фактов и ценностей. На самом деле, мы так привязаны к этому различию, сколь абсолютному, столь и неуместному, потому что нам кажется, что оно, по крайней мере, обеспечивает некоторую трансцендентность, в отличие от сомнительной имманентности общественной жизни (114). Даже признавая, что она нереализуема на практике, мы хотим сохранить ее в условиях высшей опасности, которая нас ожидает: остаться беззащитными в ситуации, когда все решения принимаются в узких рамках коллектива, который мы путаем с Пещерой. Нам кажется, что без трансценденции природы, безразличной к людским страстям; без трансценденции нравственного закона, безразличного к вызовам реальности; без трансценденции Суверена, способного принимать решения, больше не останется средств для борьбы с произволом общественной жизни, ни одного апелляционного суда.

Если мы вопреки всему сохраним различие между общим миром• и общим благом•, то именно для того, чтобы оставить за собой подобную возможность: или черпая в природе силы для борьбы с предвзятостью, или находя в неопровержимых ценностях средство для борьбы с естественным состоянием, или же требуя от непреложной воли Суверена, несмотря ни на что, придать форму некоторой политической воле. За отсутствием различия фактов и ценностей, мы не сможем заслужить доверие читателя, если не укажем ему в заключении этой главы, что в политической экологии содержится иная трансцендентность, иная экстериорность, которая ничем не обязана ни природе, ни моральным принципам, ни произволу Суверена (115).

Хотя эта экстериорность лишена довольно сомнительной пышности трех апелляционных судов, призванных, согласно старой Конституции, охранять общественную жизнь, у нее есть важное преимущество доступности, если мы согласимся продолжить работу по построению коллектива. Мы хотим заменить различие между общим миром и общим благом простым отличием между приостановкой и продолжением постепенного построения общего мира (в соответствии с определением, которое мы дали политике•). Обратимся к схеме 3.2.

Схема 3.2. Коллектив определяется исключительно по характеру его действий: существа, выброшенные наружу властью упорядочения, подают повторную апелляцию, чтобы «доставить беспокойство» власти принятия в расчет

Предыдущий раздел обозначил не путь, который должен проделать весь коллектив, а всего лишь один из циклов медленного продвижения вперед в болезненном процессе его исследования. Каждая новая пропозиция должна быть проверена на соответствие четырем ограничительным условиям, указанным в данной схеме. Она должна отвечать каждому из наших обязательных требований: она озадачивает тех, кто собирается для ее обсуждения, и предоставляет доказательства, позволяющие рассматривать всерьез ее претензии на существование; она требует, чтобы ее приняли в расчет те, на чьи привычки она может повлиять и кто по этой причине должен войти в состав жюри; если она преодолела два первых этапа, то сможет стать частью миропорядка только при условии, что ей найдется место в уже установленной иерархии; наконец, если она получит свое законное право на существование, то станет учреждением, то есть сущностью, и будет частью не подлежащей сомнению природы пригодного для жизни общего мира.

Работа по построению общего мира не может быть остановлена на этом, потому что у коллектива есть еще и внешняя среда! Если старая Конституция обязывала постоянно интерпретировать изменчивые исторические данные в онтологическом или политическом ключе, то в новой Конституции все изменилось. Различие фактов и ценностей не позволяло фиксировать изменения, потому что свершившиеся факты были налицо по определению: и хотя их открытие имело человеческую историю, у нее не было нечеловеческой историчности (116). Хотя состав акторов плюриверсума постоянно меняется, старая Конституция не регистрировала постоянные колебания позиций иначе, как в виде последовательности незримых реформ способов построения общего мира. Природа меняла метафизику, но мы никогда не понимали, что это был за фокус, так как предполагалось, что она, в соответствии со своим определением, предшествует любой метафизике. Это совершенно не так согласно новой Конституции, цель которой именно в том, чтобы в деталях отслеживать все промежуточные состояния между тем, что есть, и тем, что должно быть, регистрируя все последовательные изменения в рамках того, что мы назвали экспериментальной метафизикой•. Старая система допускала сокращение, ускорение, но она не понимала динамику, тогда как наша, направленная на замедление, неторопливое соблюдение процедур, позволяет понять характер этой деятельности…

Коллектив, как мы помним, пока еще не имеет критериев, в соответствии с которыми осуществляется артикуляция пропозиций. Ему известно только – в чем и заключается наша гипотеза, – что их нельзя разделить на две категории, полученные в нарушение процедур. В определенный момент – скажем, t0 – завершается первый цикл, формирующий некоторое количество сущностей. Прекрасно, но это также означает, что он отсеивает другие пропозиции, не имея возможности предоставить им место в коллективе. (Напомним, что у нас больше нет возможности преждевременной тотализации природы.) Об этих исключенных существах мы можем сказать только то, что они были подвергнуты экстериоризации или экстернализации•: мы приняли совместное решение не принимать их в расчет, не придавать им значения. Как это происходит, например, в вышеупомянутом случае с восемью тысячами погибших в автокатастрофах: мы не придумали, как сохранить их в качестве полноценных, то есть живых, членов коллектива. В соответствии с утвержденной иерархией мы решили, что скорость автомобилей важнее их смерти. На первый взгляд это может показаться шокирующим, но ни один моральный принцип не важнее процедуры постепенного построения общего мира: в настоящий момент использование скорости автомобиля для Франции «значит» намного больше, чем восемь тысяч невинных жертв. Это все, что мы можем сказать об этом выборе. Тем не менее между внутренней жизнью коллектива и тем, что вовне, постепенно появится некоторый зазор, в котором будут скапливаться отвергнутые существа, от которых мы вместе решили избавиться, которым мы отказываем в ответственности: напомним, что речь может идти о людях, а также о различных видах животных, о научных программах, концептах – словом, о любых отвергнутых пропозициях•, в определенный момент подпадающих под разгрузку, осуществляемую данным коллективом.

Однако у нас нет доказательств того, что все эти экстериоризированные существа навсегда останутся вне коллектива. Они не будут больше, как в старой пьесе о фактах и ценностях, играть неблагодарную роль вещей в себе, наличного бытия, объекта, ведущего войну против субъекта, ни еще менее понятую и почетную роль трансцендирующего морального принципа. Что будут делать эти отстраненные от дел существа? Они будут подвергать опасности коллектив при условии, что власть принятия в расчет будет достаточно разборчивой и внимательной. То, что было исключено властью упорядочения• в момент t0, может стать проблемой власти принятия в расчет в моменте t+1; мы еще вернемся к этой динамике в пятой главе. Это ретроактивная (117) петля коллектива в состоянии экспансии, которое делает его столь отличным от общества•, с его репрезентациями посреди инертной природы, состоящей из сущностей, перечень которых утвержден раз и навсегда, ищущего спасения в моральных ценностях, чтобы не принимать в расчет свершившиеся факты. Единственная трансценденция, которая нам требуется, чтобы вырваться из плена имманентности, находится буквально под рукой – вовне.