Это был последний из трех тигров-людоедов, от которых я обещал по возможности избавить администрацию Кумаона, и жителей Гарвала.

О ранних временах его жизни я знаю только то, что он, в помете из трех, родился в глубоком овраге среди предгорий.

Ему, наверное, было около года, когда я, обратив внимание на крик оленя-читала, ранним ноябрьским утром нашел его следы на песке у небольшого ручья, известного у местных жителей под названием Пипал-Пани. Вначале я подумал, что он убежал от матери. Но неделя шла за неделей, а он все ходил один по звериным тропам в лесу. Я тогда пришел к заключению, что объяснение его одиночества связано с приближением брачного сезона у тигров. В конце концов, такова судьба всего молодого населения джунглей: сегодня оно ревностно охраняется, если необходимо, ценой жизни родителей, а потом изгоняется — так природа предупреждает возможность кровосмешения.

В эту зиму тигренок кормился павлинами, каркерами, кабанятами, случайно самками читала. Жильем ему служило упавшее дерево — убежище, которое создано было временем и дикобразами. Сюда он приносил добычу, греясь в холодную погоду в укрытии гладкого ствола дерева. Раньше здесь много раз находили теплое убежище леопарды.

Только в конце января я увидел тигренка вблизи. Как-то вечером я вышел на прогулку без определенной цели и увидел, как ворона взлетела и стала чистить клюв о ветку. Вороны, грифы и сороки всегда интересуют меня в джунглях, и я нередко находил при помощи этих птиц добычу хищных зверей в Индии и Африке. В этом случае ворона указала мне место трагедии, происшедшей накануне ночью. Олень-читал был убит и частью съеден, но какие-то прохожие разрезали остатки оленя и унесли с собой. Все, что они оставили от читала, были обломки костей и немного запекшейся крови, которой только что и позавтракала ворона. Так как подходящих укрытий не было, а рядом проходила дорога, то зверь, которому принадлежала добыча, не мог видеть ее исчезновения и должен был вернуться. Поэтому я решил устроить засидку и расположился на терновнике со всеми удобствами, которые только позволяли колючки.

Не хочу убеждать читателя, если он расходится со мною во мнении по весьма спорному вопросу об охоте на хищных зверей с засидок над их добычей. Мои личные наиболее приятные охотничьи воспоминания связаны с тем временем — часом или двумя перед закатом солнца, которые я проводил в засидках над добычей хищников. Начиная с тех давних времен, когда я сидел над лангуром, убитым леопардом, вооруженный шомпольным ружьем, стволы которого были во избежание разрыва обмотаны проволокой, и кончая теми недавними днями, когда, положив на колено оружие последнего образца, следил за тигрицей, пришедшей к убитому ею замбару с двумя тигрятами. И притом не испытал никакого огорчения, не добыв в этом случае охотничьего трофея.

В описываемом случае передо мной не было добычи в виде определенного хищника, но это не уменьшило моих надежд на удачный выстрел. Их поддерживал весьма большой интерес животного населения джунглей к пропитанной кровью почве. Подтверждал это и старый, с седой мордой кабан. В течение десяти минут он спокойно жировал, потом фыркнул, когда на него потянуло ветром с запахом крови. Он высоко поднял рыло и, двигая им, как только может делать этот зверь, получил, конечно, гораздо лучшее представление о происшествии, чем я при осмотре почвы, на которой не было следов. Манера кабана подходить — небольшое движение вправо и назад против ветра, а потом влево и опять против ветра, причем с каждым движением он приближался на несколько ярдов — показывала, что читал был убит тигром. Убедившись в собственной безопасности, а также в том, что поживиться ему нечем, кабан отошел и исчез из виду. Теперь появились два читала с бархатистыми рогами. Их приход с подветренной стороны и прямо к окровавленному месту уже говорил о том, что они были свидетелями ночной трагедии. Понюхав поочередно почву и постояв в напряженной готовности немедленно ретироваться, олени, удовлетворив свое любопытство, ушли обратно.

Любопытство вовсе не представляет собой монополии человека. Многие животные становятся его жертвой. Собака уходит с веранды, чтобы облаять мелькнувшую тень, олень отделяется от стада осмотреть зашевелившиеся травянистые заросли — и залегший леопард получает добычу.

Солнце уже садилось, когда справа от меня что-то привлекло мое внимание. Какой-то зверь пересек открытое место между двумя кустами на дальнем конце поляны, ярдах в тридцати от моего дерева. Затем из кустов, не оглядываясь ни вправо, ни влево, вышел тигренок. Прямо пройдя к месту, где должна была находиться добыча, он бросил выжидательный взгляд, сменившийся разочарованием, когда стало понятно, что читал, добытый, возможно, после долгих часов терпеливого скрадывания, исчез. Осколки костей и пятно запекшейся крови не вызывали у тигренка интереса — внимание сосредоточилось на пне, к которому прилипли кусочки мяса. Не я один хожу с ружьем в джунглях, и если тигренок должен был вырасти в тигра, было необходимо внушить ему, что неосмотрительное приближение днем к добыче опасно. Дробовик и выстрел мелкой дробью лучше годились для моей цели, но в данном случае я должен был пользоваться нарезным оружием. И когда тигренок поднял голову, чтобы обнюхать пень, моя пуля ударилась в дерево в дюйме перед его носом. Только раз за все последующие годы он забыл этот урок.

Следующей зимой я видел его несколько раз. Уши его уже не казались такими большими, а его детский наряд сменился ярким красноватым мехом с хорошо очерченными полосами. Сломанное дуплистое дерево вернулось законным владельцам — паре леопардов. Новое жилье было найдено тигренком в густых зарослях у предгорий, а к «меню» прибавился молодой замбар.

Когда я на следующую зиму, как обычно, переехал из гор в долину, я не нашел знакомых мне следов ни на звериных тропах, ни у мест водопоя. Несколько недель я думал, что молодой тигр покинул свою родину и куда-то переселился. Но однажды утром его отсутствие получило объяснение: рядом с его следами были меньшие и более узкие следы его самки, на поиски которой он уходил. Я только один раз видел этих тигров. Однажды я охотился в предгорьях на сероу; на обратном пути мое внимание привлек гриф, сидящий на высохшем дереве сал.[30]Птица сидела спиной ко мне и смотрела на небольшие кустарники, за которыми начинались густые джунгли. Росы на земле было еще много, я бесшумно дошел до дерева и бросил взгляд кругом. Рог мертвого замбара — живой олень не мог бы лежать в таком положении — виднелся над низкими кустами. Удобная, поросшая мхом скала позволяла мне не шуметь и прочно держаться на ногах; встав во весь рост, я увидел всего замбара. Задняя часть его была отъедена, а по сторонам его лежали тигры. У лежавшего за замбаром были видны только задние лапы. Оба тигра спали. Для выстрелов мне надо было пройти несколько футов вперед, а затем влево, чтобы я мог видеть шею тигра, но я забыл о молчаливом свидетеле. Пока я стоял на месте, он не мог меня видеть; не пройдя и десяти футов, я оказался на виду у птицы. Обеспокоенный гриф захлопал крыльями, задел за лиану и спустился на землю. Тигрица сразу проснулась и ушла, бросив добычу, за нею быстро последовал самец. Выстрел был возможен, но очень рискован, принимая во внимание джунгли, где на стороне раненого зверя были бы все преимущества. Для тех, кто этим не занимался, я могу рекомендовать охоту на тигров и леопардов у их добычи как самый интересный способ охоты. Но стрелять при этом надо очень точно, так как, если зверь не убит, выслеживание его требует больших хлопот.