Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дайте мне лет пять – и не узнаете. Пока осваиваюсь на должности.
– Внезапное наследство?
– Практически. Внезапно обнаружил, что обеспечен. Всех забот – раз в месяц на благотворительность лишнее раскидать, – Точно наследство. Помер и наследство собственному трупу оставил.
– Счастья – хоть стреляйся, – задушил прорвавшуюся истерическую нотку.
– Вы не похожи на того, кого следует поздравлять… – задумчиво произнесла она. – Давай на ты?
– Давай. У них на втором этаже есть столики…
…Мы общались добрую пару часов. Работы больше не касались. Отчего-то ей было интереснее слушать про меня, нежели описывать свои занятия.
Ну да, слышал – у музыкантов тот ещё змеюшник, все друг друга душат, спецслужбам до такого работать и работать.
А я? Я, естественно, тоже не горел желанием делиться деталями трудовой биографии. Привычка, которую никакой алкоголь и симпатичная мордочка с точеным носиком не перешибут. И ножки стройные тоже не перешибут, и даже общие вкусы в музыке и литературе.
Кажется, мы говорили тогда о поэзии. Ну как говорили? Я привстал над столом и пьяно декламировал, рубя рукой воздух в такт чеканным строкам:
– «…Лежа в горах – стоишь, стоя – лежишь, доказывая, что, лишь падая, ты независим. Так побеждают страх»[5], – а она лишь смеялась в ответ.
Я распалялся, перечисляя:
– «…цени равнодушье вещи к взгляду издалека и сам теряй очертанья, недосягаем для бинокля, воспоминаний, жандарма или рубля…»
Но тут она перебила с совершенно девичьей улыбкой:
– Не распаляйся, исследователь Азии. На нас уже смотрят. Садись.
Её ладонь придвинулась к моей. Близко-близко. Подняв глаза навстречу её выжидающему взгляду, положив руку на её, впервые понял: мы уйдём отсюда вместе.
Не было ощущения предательства мечты, какое сопутствовало скоротечным и немногочисленным романам в прошлом.
«Повзрослел? – спросил кто-то внутри. – Стал недосягаем для бинокля и воспоминаний?»
Было немножко стыдно перед ребятами из наружки. Но я знал четко, как знают пьяные и влюбленные: этой девочке не место в моём досье. У неё своих проблем навалом.
Извините, братки, в этом месяце без премии обойдетесь. А хоть бы и на Кушку вас сослали – век бы вас не видал!
По старой привычке пожарный выход в переулок я срисовал ещё в первое посещение заведения.
– Послушай, – сказал я. – Давай я рассчитаюсь и пойдем отсюда. Только не через переднюю дверь. У меня, понимаешь ли, есть горячие поклонники, они перед парадным, и тебе вовсе не обязательно с ними знакомиться.
Она кивнула и набросила сумочку на плечо.
Мне понравилась её понятливость.
В конце концов, она была так похожа – и всё же не та…
…Честно говоря, был готов к конфузу. Выпивка, недавние раны, если вы понимаете, о чём я.
Обошлось самым лучшим образом.
Всё было прекрасно. И хватит об этом.
Обошлось и с ранами – в том смысле, что она не стала спрашивать о происхождении явно недавних отметин на теле, в том числе и огнестрельных. «Наверное, меня считают бандитом», – подумал я тогда. «Друзья» перед входом, весь в шрамах…
…Кажется, мы что-то шептали друг другу, и в какой-то момент я совершил отменную глупость, не успев удержать вылетевшее само собой «Ваше…»; закашлялся, превратив чужое титулование в невнятный получих.
…Потом – забылся невнятным, тревожным сном. И вновь мне являлось в ночи всякое нехорошее – умирающий на руках светлейший князь; полёт сквозь огонь; погибающие в чреве чужого корабля, про который мы еще не знали, что он корабль, казаки; человеческие лица, перемешанные с металлом.
Последней пришла Её Величество. Присела на колени у кровати. Протянула ладонь, погладила нерешительно лоб.
Странно, её образ будто мерцал. «Забываю?» – стрельнуло в голове. Миг – и знакомые черты сменились лицом Алины.
Раз – вернулись на место. И снова, и снова…
Одна женщина ли, две стояли на коленях перед кроватью, сочувственно шепча:
– Тебе будет трудно. Очень трудно, любимый. Но без этого нельзя. Пожалуйста, не сломайся…
Она хотела что-то добавить, начала «Когда ты…», но голос заглушило отозвавшимся из глубины сегодняшнего вечера глухим, напряженным, будто рубящим воздух на куски:
– «Демоны по ночам в пустыне терзают путника. Внемлющий их речам может легко заблудиться: шаг в сторону – и кранты».
Она повторила это, и туман, просочившийся сквозь окошко, подушкой убийцы рухнул на меня, заглушив мысли и сны седой пеленой.
Проснулся в смутной тревоге, с ощущением катастрофы. В номере было пусто. На столе лежал знакомый до боли игольник, оставленный мною в Столице, какие-то бумаги и карта памяти. Превозмогая головную боль – страшную, пульсирующую, добрел до ванной. Там тоже было пусто.
Плеснув в морду водой, осознал увиденное и сдавленно зарычал.
Опоила, ведьма! Как есть опоила! Если и есть у меня таланты, то ровно два: во-первых, с похмелья меня шатает, подташнивает, но башка никогда не гудит; во-вторых, просыпаюсь от любого неположенного звука, даже если, скажем, подруга выходит покурить.
– Дурак, – посмотрел я на себя в зеркало. – Мальчишка со спермотоксикозом. Пьяный дебил. Не место, ей, понимаешь, в досье. Еще и легенду ей… сам придумал, сам поверил. Скрипачка, тоже мне. Хорошо хоть своя оказалась, а не, положим, итальянская. Господи, неудобно-то как.
Молчавшее вчера – видимо, от обилия выпитого – чувство, что предал дурацкую, мальчишескую, никому, кроме себя самого, не нужную любовь зашлось воем.
А если отчет попадётся высочайшему оку?
Я забрался под холодный душ, пытаясь сообразить, зачем меня было травить. Допрос в состоянии медикаментозного гипноза? Чушь. Уйти втихаря, вот зачем. На случай, если я такой хитрый и играю пьяного дурачка, а не являюсь таковым.
Ладно, семь бед – один ответ.
Сжав сигарету в зубах, попёрся в комнату – разбираться, чего ждёт от меня предположительно Родина – потому что кто еще вломится в мою столичную квартиру в ведомственном доме?
Игольник. Запасные магазины. Документы на имя Тадеуша Збрыченского, литвинского уроженца с моим лицом. Поддельные настолько, что и ежик отличит.
Лицензия частного детектива на мое настоящее имя, выдана в Столице месяц назад, право работы в метрополии, колониях и на территории дружественных государств; ношение и применение ручного оружия военного класса.