Вместо этого горящие обломки балок отрезали алтарную часть от нефов. Все, что могло пылать, объято пламенем. Окна завалило обломками, а единственное неповрежденное, с выбитым витражом, перегородил освободившийся от скелета громадный крест – не пролезть.

Живы, прелестно. Комм в держателе на запястье светился, будто рождественская елка, – такое количество стимуляторов вколол мне экзоскелет.

Ну да, в дыру в плече звездолет пролезет.

Ладно, наживное. Выбраться бы. Глянул направо – и выматерился в голос.

Посол был плох. Любой будет плох с такой железякой в брюхе. Скелет с креста, собака, будто знал, куда приземлиться.

Отстегнул аптечку от пояса. Приложил к ране. Нажал кнопку диагноста.

– Не надо, – вымученно улыбнулся посол. – Уходите.

– Надо. – Я понимал, что он прав.

Но своих не бросают – так меня учили. Это повторяли много раз те, кто бросал друзей и был брошен сам, чтобы через сотню лет их потомки считали – делать так и впрямь нельзя.

– Как вас к ним занесло?

– Решил удостоверится, что обойдется без жертв, – улыбнулся он слабо. – Вы не были уверены, что все пройдет как надо. Началась пальба по гражданским. Не сумел остановить.

– Ну, кого-то вы положили, – вспомнились трупы в проходе.

– Вы сказали правду? Что решение отклонено?

Что сделать? Соврать или нет?

– По глазам вижу. Правду. Это хорошо. Расчет – плохо. Дурно. Даже если для пользы, цель не должна оправдывать средства.

Я с тревогой глядел на огоньки аптечки. Оранжевый. Критическое. Хоть бы один желтый. Стабильного можно попробовать вытащить. Вот только куда? Либо завалы, либо крест железный. Приехали.

– А стране не нужны святые на троне, – вдруг невпопад сообщил посол; я не сразу сообразил, что он продолжает начатый в машине разговор. – И драконы не нужны. Стране нужен иной правитель – рыцарь. Тот, что защитит от дракона свободы подданного и отрубит им головы, буде те начнут превращаться в драконьи. Почти что садовник. Помните Первого Государя?

– В смысле?

Не начал ли бредить? Как я мог знать Первого? И он тоже не мог, возраст не тот.

– Почему они победили? Горстка мальчишек и девчонок в либеральной европейской стране, которой стала к своему концу Федерация. Бунтари. Те, кто не захотел жить так, как диктовали старики. Не желал верить в атеизм, деньги и плотскую любовь. Отказывался быть толерантным к любой пакости и нетерпимым ко всякому инакомыслию. Не понимал, отчего не стоит давать милостыни. Любил говорить и думать, хотя разговоры и мысли обязательно кого-нибудь обидят и к тому же ведут к депрессии.

– Почему? – отозвался я эхом.

– Почему армия приняла их? Почему они решили установить монархию, хотя начинали как социалисты и анархисты? Почему случилось Второе Константиново Чудо?

Второе Константиново я помнил из курса истории. Даже служители Церкви весьма осторожно оценивали это событие, разнясь в определениях от «доброкачественного массового психоза», если такой вообще возможен, до «чуда». Видения крестов в воздухе. Сны, пристыжавшие людей и напоминавшие об их ошибках. Смущение умов – не Антихрист ли нагрянул по их души? Миллионы новокрещенных – и готовность изменить свой путь.

– Почему?

– Потому же, почему я умираю здесь, а ты будешь жить, – улыбнулся он. – Потому же, почему кузина справится сама, она ведь из рыцарей. Иди.

Аптечка панически запищала, замерцала красным, признавая свое бессилие.

– Куда? – спросил я, точно зная, что не услышу ответа: посол… нет, святой продержался и так слишком долго.

Пришло спокойное осознание: на руках моих только что умер законный русский государь.

Было жарко. Было очень жарко. Я почти что чувствовал, как выгорают волосы. И бежать, казалось, некуда. Пещь огненная. Хуже – геенна.

Но тихий голос произнес, чтобы отзвучать навек:

– In hoc signo vinces… Сим победиши…

Нет, правда?

Если покойный и впрямь окажется святым, а я почти что поверил в это… Типично мое счастье – встретить святого, чье последнее напутствие окажется столь издевательским.

Семь бед – один ответ. Прицелился головой в загородивший окно крест и дал старт движкам.

…В палате было светло. Голоэкраны неярко горели, отсчитывая расстояние между жизнью и смертью. Одноместная. На подоконнике – букетик цветов. На стуле по флотской традиции – парадный китель. Судя по оборудованию, я в русском военном госпитале.

Вырубаюсь.

…Бойкий женский голосок:

– Павел Исаакович, а правда, что святой Кирилл поднял перед ним двухтонный крест в воздух, а сам остался внутри и обрушил стены прибежища еретиков?

– Запомни, Танюша, медсестрица моя любезная, – рассудительный бас, – святым человек может называться, только когда его признает таковым Церковь. Если найдутся доподлинные и тщательно проверенные доказательства чудес. В том числе того креста на записи. Это во-первых. Во-вторых, какой же святой с собой покончит? Не рушил он на себя ничего.

– Доктор, а как же Самсон?

– Жил при Ветхом Завете. Умер в отчаянии. Я так думаю.

Вырубаюсь.

…Где-то работает новостная трансляция. Я пытаюсь рассмотреть погоны на кителе. Почему-то кажется – если там штаб-ротмистрские звезды, все будет хорошо. Станет легче.

Журналист вещает:

– Авенида-де-лос-Муэртос успешно занята русским миротворческим контингентом, введенным для подавления беспорядков, в ходе которых имперский посол, светлейший князь Кирилл Прокофьевич, был убит, а защищавший его третий секретарь посольства тяжело ранен… Деспот Дрендо скрылся, объявлен розыск. Порядок в стране будет восстановлен, а власть передана местному правительству…

Вырубаюсь.

…Есть погоны или нет?

Слышу голоса.

– …будет жить? – молодая женщина.

– Пока точно сказать нельзя, Ваше Величество. Запреградная травма, заражение, обширные ожоги… – знакомый голос врача.

– Золотце мое, да не волнуйтесь вы так…

– Увяньте, Владимир Конрадович. Я до сих пор на вас зла. Что вы натворили? Доктор… Павел Исаакович, если не ошибаюсь, можно его увидеть?

– Боюсь, сейчас вам будет неприятно смотреть… – голос врача неуверенно дрожит; он не привык возражать венценосным особам.

– Неважно. Я должна…

…Буду жить. Я знаю. Мне обещали. А еще она пришла навестить меня. После такого – можно и в тюрьму.

Хотя Шталь-то вроде на свободе. Пока что.

Коли так – дублера точно не было. Дело наверняка копают вдоль и поперек, невзирая на звания и былые заслуги. Значит, все случившееся – мой недосмотр, моя вина. Проморгал Терезу.