− Ого! Ты живешь здесь? − удивилась я. − Аскетично, но тебе подходит.

− Как видишь, я не стремлюсь к богатству.

− Ничего. Деньги я и сама зарабатывать умею.

− Крепко же тебя напугали, раз решилась на такое, − подметил он встревожено.

Как и большинство местных мужчин, он не видел в моем предложении шкурного интереса. Что в моем родном мире считалось признаком продажности, здесь расценивалось как здравый смысл.

− Давай начистоту: я больше не могу пользоваться твоей добротой, ничего не давая взамен. Но единственное, что у меня есть, − это я сама. Используй меня, как это делала с тобой я.

Я смирилась с местными порядками − там где два супруга, там может быть и третий. А оборотню будет полезно избавиться от репутации закоренелого холостяка и повесы. Харрук зарылся пятерней в густую вьющуюся гриву, почесал затылок. Весь его облик источал растерянность.

− Я смогу при всех звать тебя женой?

− Разумеется, − кивнула я.

− И целовать тебя?

− Если захочешь.

− Замечательно! Тогда пойдем и скажем стае, что у них появилась мать-волчица! − Он преувеличенно воодушевленно улыбнулся, схватил меня в охапку и потащил наружу. Вокруг собрался его клан: в основном самцы-волки, но было еще несколько разнородных групп. Харрук приказал достать императорскую медовуху и как следует отметить счастливейший день в его жизни.

Я переминалась рядом, думая, а не сплоховала ли я; не схватилась ли за кусок пирога, который не смогу съесть?

Все переместились в тронный зал. Из погреба прикатили бочки с алкоголем, в центре разожгли костер и установили над ним тушу монструозного примитивного кабана. Меня почтительно усадили на костяной трон. Ягодицы сразу заныли от неудобной широкой, как скамья, сидушки, но я терпела. Харрук сидел рядом, опираясь на колени локтями, и задумчиво прихлебывал из кубка. Он снова был повернут ко мне левой стороной. Стороной, свободной от жуткого шрама.

Мне всегда это казалось милым. Вроде отчаянный храбрец, а все равно переживает, боясь вызвать неприязнь.

− Ты не выглядишь счастливым. Разочарован во мне? − Я демонстративно пересела на другую сторону, подтолкнув его бедром.

− Скорее удивлен. Обычно женщины меня боятся или избегают, а ты даже не разревелась, когда я вернулся в человеческое обличье в первый раз.

− Что, многих заставил плакать?

− Достаточно, чтобы забыть о счастливой семейной жизни.

Ауч!

− А мне нравятся твои шрамы. Ты ведь получил их, сражаясь за благополучие города, − искренне призналась я.

− Не все. Вот этот появился после того, как я в детстве попробовал погладить дикого иглобрюха, − Он со смешком указал на тонкую линию под глазом. − Знаешь, я действительно не прочь воспользоваться твоим бедственным положением. Любой на моем месте сделал бы также. Но… почему-то паршиво от одной мысли, что тебя будет воротить от моих прикосновений. Я согласен подыграть, но давай без иллюзий. Ты не хочешь, чтобы такой, как я, был рядом.

Вместо слов я поцеловала его в изуродованную щеку, заставляя Харрука потрясенно замолчать. Прислонившись к мускулистому плечу, протянула:

− Медовуха вкусно пахнет. Пусть мне тоже нальют.

Все же я слишком жадная. Этот мир лишь усугублял мой нрав.

Во время очередного тоста Харрук громогласно объявил, что враг матери-волчицы − враг каждого из присутствующих, и что эту весть необходимо разнести во все уголки Нан-Шэ. Стая − к тому времени изрядно накидавшаяся − дружно завыла. Никого не волновали причины возникновения нашего союза.

Я выпивала залпом уже пятую кружку медовухи. Для крепкого русского организма местный напиток оказался слабоват. Харрук восхищенно присвистнул. Я развела руками: «это не я хороша, это вы слабаки».

Глядя на шуточный бой нескольких самцов, спросила:

− Это правда, что ты принимаешь в клан даже брошенных и непопулярных мужчин?

− Да.

− Почему? Мне казалось, всем плевать на тех, кто недостаточно хорош для связи.

− Им больше некуда пойти. А здесь они получают благородную цель − защищать столицу, − Харрук пожал плечами, как бы показывая, что говорит очевидные вещи.

− Странные речи для альфы.

− Настоящий альфа-оборотень всегда заботиться о слабых. Это долг, о котором некоторые успели позабыть.

Может, алкоголь все-таки ударил в голову или я излишне расчувствовалась − но сейчас волк казался мне крайне привлекательным. В чем я и призналась публично, на все логово. Услышав это, пьяные дозорные принялись улюлюкать, подначивая лидера. Харрук хрустнул шеей.

– О, вам смешно? Ну, держитесь!

Сорвавшись с места, он влился в общую потасовку, как игла в масло. Я поддержала его одобрительными выкриками и налила себе еще.

Вскоре все разомлели и развалились на полу. К потолку взвивался ряд нестройных голосов, выучивших от меня: «Ведьмаку заплатите чеканной монетой…». Песня многим пришлась по вкусу и звучала уже в шестой раз. Особенно старался помощник Харрука, Элиас − изящный бета-волк с рваными ушами.

Я подпевала осипшим голосом, положив голову на живот своего нового партнера. Харрук старался не напрягать и без того каменный пресс, чтобы мне было удобнее, а я могла безнаказанно гладить идеальные кубики. Неплохое начало.

− Извините, что отвлекаю, мать-волчица, но за вами пришли, − робко вклинился в общий строй чей-то испуганный голосок.

− Кто посмел? − под моим затылком раздался треск прорастающего меха. Глава клана приподнялся на локтях и оскалил немаленькие клыки.

− Э-это один из супругов матери-волчицы. Он желает ее видеть.

Ох ты ж… Совсем забыла о времени!

Обещала вернуться через час, а засиделась до самого вечера, так еще и хмелем разит за километр. Пришлось подниматься с пола и распихивать попадающиеся на пути тела. Харрук, зевая, последовал за мной.

− Не хочешь перевезти семью в мои владения? Так будет безопаснее.

− Они с трудом смирились с моим решением. Едва ли жизнь здесь поспособствует поднятию их настроения.

− Ты заботишься о чувствах своих мужчин. Я не ошибся. Я действительно хочу, чтобы ты меня полюбила, − Он сказал это просто, без заигрывания, глядя куда-то в пустоту. − Знай, я сделаю все ради этой цели.

Я икнула и покраснела. Подтолкнув его обратно к трону, побежала к воротам. Снаружи меня ожидал Кориандр. Увидев его выражение лица, захотелось провалиться под землю и никогда оттуда не вылезать.