Мы попали туда часа через полтора, мокрые хоть выжми, потомучто день был ужасно жаркий. Там собралось не меньше тысячи человек со всейокруги, многие приехали миль за двадцать.

В лесу было полным-полно лошадей, запряженных в повозки ипривязанных где придется; они жевали овес из кормушек и били копытами, отгоняямух. Под навесами, сооруженными из кольев и покрытыми зелеными ветвями,продавались имбирные пряники, лимонад, целые горы арбузов, молодой кукурузы ипрочей зелени.

Проповеди слушали под такими же навесами, только они былипобольше и битком набиты народом. Скамейки там были сколочены из горбылей, снижней, круглой, стороны в них провертели дыры и вбили туда палки вместо ножек.Спинок у скамей не было. Для проповедников под каждым навесом устроили высокийпомост.

Женщины были в соломенных шляпках, некоторые – вполушерстяных платьях, другие – в бумажных, а кто помоложе – в ситцевых.Кое-кто из молодых людей пришел босиком, а ребятишки бегали в одних холщовыхрубашках. Старухи вязали, молодежь потихоньку перемигивалась.

Под первым навесом, к которому мы подошли, проповедник читалмолитву. Прочтет две строчки, и все подхватят их хором, и выходило оченьторжественно – сколько было народу и все пели с таким воодушевлением; потомпроповедник прочтет следующие две строчки, а хор их повторит, и так далее.Молящиеся воодушевлялись все больше и больше и пели все громче и громче, и подконец некоторые застонали, а другие завопили. Тут проповедник началпроповедовать, и тоже не как-нибудь, а с увлечением: сначала перегнулся на однусторону помоста, потом на другую, потом наклонился вперед, двигая руками и всемтуловищем и выкрикивая каждое слово во все горло. Время от времени он поднималкверху раскрытую Библию и повертывал ее то в одну сторону, то в другую,выкрикивая: «Вот медный змий в пустыне! Воззрите на него и исцелитесь!» И всеоткликались: «Слава тебе, боже! А-а-минь!»

Потом он стал проповедовать дальше, а слушатели кто рыдал,кто плакал, кто восклицал «аминь».

– Придите на скамью, кающиеся! Придите, омраченные духом!(Аминь!) Придите, больные и страждущие! (Аминь!) Придите, хромые, слепые иувечные! (Аминь!) Придите, нуждающиеся и обремененные, погрязшие в стыде!(А-аминь!) Придите, все усталые, измученные и обиженные! Придите, падшие духом!Придите, сокрушенные сердцем! Придите в рубище, не омытые от греха! Хлынуливоды очищения! Врата райские открылись перед вами! Войдите в них и успокойтесь!(А-аминь! Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе!) И так далее.

Из-за криков и рыданий уже нельзя было разобрать, чтоговорит проповедник. То там, то здесь люди поднимались со своих мест и изо всехсил старались пробиться к скамье кающихся, заливаясь слезами; а когда всекающиеся собрались к передним скамейкам, они начали петь, выкликать и бросатьсяплашмя на солому, как полоумные.

Не успел я опомниться, как король тоже присоединился ккающимся и кричал громче всех, а потом полез на помост. Проповедник попросилего поговорить с народом, и король изъявил согласие. Он рассказал, что былпиратом, тридцать лет был пиратом и плавал в Индийском океане, но этой веснойбольшую часть его шайки перебили в стычке, вот он и приехал на родину набратьновых людей, да, слава богу, его обокрали вчера ночью и высадили с парохода безединого цента в кармане, и он очень этому рад; лучше этого с ним ничего немогло случиться, потому что он стал теперь новым человеком и счастлив первыйраз в жизни. Как он ни беден, он постарается опять добраться до Индийскогоокеана и всю свою жизнь положит на то, чтобы обращать пиратов на путь истины;ему это легче, чем кому-либо другому, потому что все пиратские шайки наИндийском океане он знает наперечет; и хотя без денег он доберется туда нескоро, все же он туда попадет непременно и каждый раз, обратив пирата, будетговорить: «Не благодарите меня, я этого не заслужил, все это сделали добрыежители Поквилла, братья и благодетели рода человеческого, и их добрыйпроповедник, верный друг всякого пирата».

И тут он залился слезами, а вместе с ним заплакали и всепрочие. Потом кто-то крикнул:

– Устроим для него сбор, устроим сбор!

Человек десять сорвались было с места, но кто-то сказал:

– Пускай он сам обойдет всех со шляпой!

Все согласились на это, и проповедник тоже.

И вот король пошел в обход со шляпой, утирая слезы, а подороге благословлял всех, благодарил и расхваливал за то, что они так добры кбедным пира гам в далеких морях; и самые хорошенькие девушки то и дело Вставалис места и со слезами на глазах просили позволения поцеловать его – просто так,на память, а он всегда соглашался и некоторых обнимал и целовал раз пять-шестьподряд; все его приглашали погостить у них в городе еще недельку, ввали егопожить к себе в дом и говорили, что сочтут это за честь, но он отвечал, чтоничем не может быть полезен, раз сегодня кончается молитвенное собрание, акроме того, ему не терпится поскорей добраться до Индийского океана и тамобращать пиратов на путь истины.

Когда мы вернулись на плот и король стал подсчитыватьвыручку, оказалось, что он собрал восемьдесят семь долларов семьдесят пятьцентов. Да еще по дороге прихватил большую бутыль виски в три галлона, которуюнашел в лесу под повозкой.

Король сказал, что ежели все это сложить вместе, то за одиндень он еще никогда столько не добывал проповедью. Он сказал, что тут иразговаривать нечего: язычники просто никуда не годятся по сравнению спиратами, когда нужно обработать молитвенное собрание.

Пока не явился король, герцогу тоже казалось, что онзаработал недурно, но после того он переменил мнение. Он набрал и отпечатал втипографии два маленьких объявления для фермеров – о продаже лошадей и принялденьги: четыре доллара. Кроме того, он принял еще на десять долларов объявленийдля газеты и сказал, что напечатает их за четыре доллара, если ему уплатятвперед, и они согласились. Подписаться на газету стоило два доллара в год, а онвзял с трех подписчиков по полдоллара, с тем что они ему заплатят вперед;подписчики хотели заплатить, как всегда, дровами и луком, но герцог сказал, чтотолько что купил типографию и снизил расценки сколько мог, а теперь собираетсявести дела за наличный расчет. Он набрал еще стихи, которые сочинил сам изсвоей головы, – три куплета, очень грустные и трогательные, а начинались онитак: «Разбей, холодный свет, мое больное сердце!» – набрал, оставил им набор, готовыйдля печати, и ничего за это не взял. Так вот, за все это он получил девять споловиной долларов и сказал, что ради этих денег ему пришлось на совестьпопотеть целый день.