Богса понесли в аптеку поблизости; толпа все так жетеснилась вокруг, весь город шел за ним, и я протиснулся вперед и занял хорошееместечко под окном, откуда мне было видно Богса. Его положили на пол, подсунулиему под голову толстую Библию, а другую раскрыли и положили ему на грудь:только сначала расстегнули ему рубашку, так что я видел, куда попала одна пуля.Он вздохнул раз десять, и Библия у него на груди поднималась, когда он вдыхалвоздух, и опять опускалась, когда выдыхал, а потом он затих – умер. Тогдаоторвали от него дочь – она все рыдала и плакала – и увели ее. Она была летшестнадцати, такая тихая и кроткая, только очень бледная от страха.

Ну, скоро здесь собрался весь город, толкаясь, теснясь всилясь пробраться поближе к окну и взглянуть на тело убитого, но те, кто раньшезанял место, не уступали, хотя люди за их спиной твердили все время:

– Слушайте, ведь вы же посмотрели, и будет с вас. Этонесправедливо! Право, нехорошо, что вы там стоите все время и не даете другимвзглянуть! Другим тоже хочется не меньше вашего!

Они начали переругиваться, а я решил улизнуть; думаю, как бычего не вышло. На улицах было полно народу, и все, видно, очень встревожились.Все, кто видел, как стрелял полковник, рассказывали, как было дело; вокругкаждого такого рассказчика собралась целая толпа, и все они стояли, вытягиваяшеи и прислушиваясь. Один долговязый, худой человек о длинными волосами и вбелом плюшевом цилиндре, сдвинутом на затылок, отметил на земле палкой сзагнутой ручкой то место, где стоял Боге, и то, где стоял полковник, а людитолпой ходили за ним от одного места к другому и следили за всем, что онделает, и кивали головой в знак того, что все понимают, и даже нагибались,уперев руки в бока, и глядели, как он отмечает эти места палкой. Потом онвыпрямился и стал неподвижно на том месте, где стоял Шерборн, нахмурился,надвинул шапку на глаза и крикнул: «Богс!» – а потом прицелился палкой: бах! –и пошатнулся, и опять бах! – и упал на спину. Те, которые все видели, говорили,что он изобразил точка в точку, как было, говорили, что именно так все ипроизошло. Человек десять вытащили свои бутылки с виски и принялись егоугощать.

Ну, тут кто-то крикнул, что Шерборна надо бы линчевать.Через какую-нибудь минуту все повторяли то же, и толпа повалила дальше с ревоми криком, обрывая по дороге веревки для белья, чтобы повесить на нихполковника.

Они повалили к дому Шерборна, вопя и беснуясь, как индейцы,и сбили бы с ног и растоптали в лепешку всякого, кто попался бы на дороге.Мальчишки с визгом мчались впереди, ища случая свернуть в сторону; изо всехокон высовывались женские головы; на всех деревьях сидели негритята; из-зазаборов выглядывали кавалеры и девицы, а как только толпа подходила поближе,они очертя голову бросались кто куда. Многие женщины и девушки дрожали иплакали, перепугавшись чуть не до смерти.

Толпа сбилась в кучу перед забором Шерборна, и шум стоялтакой, что самого себя нельзя было расслышать. Дворик был небольшой, футов вдвадцать. Кто-то крикнул:

– Ломайте забор! Ломайте забор!

Послышались скрип, треск и грохот, ограда рухнула, ипередние ряды валом повалили во двор.

Тут Шерборн с двустволкой в руках вышел на крышу маленькойверанды и стал, не говоря ни слова, такой спокойный, решительный. Шум утих, итолпа отхлынула обратно.

Шерборн все еще не говорил ни слова – просто стоял и смотрелвниз. Тишина была очень неприятная, какая-то жуткая Шерборн обвел толпувзглядом, и, на ком бы этот взгляд и остановился, все трусливо отводили глаза,ни один не мог его выдержать, сколько ни старался. Тогда Шерборн засмеялся,только не весело, а так, что слышать этот смех было нехорошо, все равно чтоесть хлеб с песком.

Потом он сказал с расстановкой и презрительно:

– Подумать только, что вы можете кого-то линчевать! Это жекурам на смех. С чего это вы вообразили, будто у вас хватит духу линчеватьмужчину? Уж не оттого ли, что у вас хватает храбрости вывалять в пухукакую-нибудь несчастную заезжую бродяжку, вы вообразили, будто можете напастьна мужчину? Да настоящий мужчина не побоится и десяти тысяч таких, как ты, –пока на дворе светло и вы не прячетесь у него за спиной.

Неужели я вас не знаю? Знаю как свои пять пальцев. Я родилсяи вырос на Юге, жил на Севере, так что среднего человека я знаю наизусть.Средний человек всегда трус. На Севере он позволяет всякому помыкать собой, апотом идет домой и молится богу, чтобы тот послал ему терпения. На Юге одинчеловек, без всякой помощи, среди бела дня остановил дилижанс, полныйпассажиров, и ограбил его. Ваши газеты так часто называли вас храбрецами, чтовы считаете себя храбрей всех, – а ведь вы такие же трусы, ничуть не лучше.Почему ваши судьи не вешают убийц? Потому что боятся, как бы приятелиосужденного не пустили им пулю в спину, – да так оно и бывает. Вот почему онивсегда оправдывают убийцу; и тогда настоящий мужчина выходит ночью приподдержке сотни замаскированных трусов и линчует негодяя. Ваша ошибка в том,что вы не захватили с собой настоящего человека, – это одна ошибка, а другаята, что вы пришли днем и без масок. Вы привели с собой получеловека – вон он,Бак Гаркнес, и если б он вас не подзадоривал, то вы бы пошумели и разошлись.

Вам не хотелось идти. Средний человек не любит хлопот иопасности. Это вы не любите хлопот и опасности. Но если какойнибудь получеловеквроде Бака Гаркнеса крикнет: «Линчевать его! Линчевать его!» – тогда вы боитесьотступить, боитесь, что вас назовут, как и следует, трусами, и вот выподнимаете вой, цепляетесь за фалды этого получеловека и, беснуясь, бежите сюдаи клянетесь, что совершите великие подвиги.

Самое жалкое, что есть на свете, – это толпа; вот и армия –толпа: идут в бой не оттого, что в них вспыхнула храбрость, – им придаетхрабрости сознание, что их много и что ими командуют. Но толпа без человека воглаве ничего не стоит. Теперь вам остается только поджать хвост, идти домой изабиться в угол. Если будет настоящее линчевание, то оно состоится ночью, какполагается на Юге; толпа придет в масках и захватит с собой человека. А теперьуходите прочь и заберите вашего получеловека. – С этими словами он вскинулдвустволку и взвел курок.

Толпа сразу отхлынула и бросилась врассыпную, кто куда, иБак Гаркнес тоже поплелся за другими, причем вид у него был довольно жалкий. Ябы мог там остаться, только мне не захотелось.