духовном поиске – очень неформальном, искреннем, – а когда ищешь так, то рано или поздно находишь. Александр I – первый и единственный русский царь, посетивший Валаам.

В элитах страны тоже обострился запрос на утоление духовной жажды, хотя в целом в простом народе этот запрос еще так остро не стоял – мы оставались народом Церкви. Только в поиске удовлетворения запроса дворян традиционно пленяли разные таинственные полузакрытые клубы, учения, знания – само собой, и масоны, куда же без них. Тем более что из пораженной нами Франции масонские метастазы стали активнее проникать в Россию и поражать уже нас самих. Появилось даже ругательство – «фармазоны» – французские масоны.

Послевоенная Россия переживает бум книгопечатанья западных богословов, мистиков, философов – причем издается это часто с согласия и при давлении обер-прокурора Священного синода, а позднее – министра духовных дел и народного просвещения, председателя Библейского общества Александра Голицына. Он был даже не особенно воцерковленным, возможно, и неверующим вовсе – ему было симпатично совершенно масонское учение об объединении всех религий, он активно протаскивал в Россию инославные конфессии христиан и, говорят, бредил мистическим культом некоего «универсального единого христианства».

Пользуясь столь влиятельным покровительством, проповедники нецерковного мистицизма с большим размахом развернули свою пропаганду. И этот, заимствованный на западе мистицизм причудливо сливался с доморощенным мистическим хлыстовством[40]. На собраниях у великосветской сектантки Татариновой устраивались хлыстовские и скопческие «радения».

Голицын был другом юности царя, считался всемогущим и держался на своем посту лет 20. То, что император его все же снял, снова говорит о той перемене, которая произошла в Александре.

Дело было так: архимандрит Фотий Спасский получил аудиенцию у императора 5 июня 1822 года в Каменноостровском дворце. Входя во дворец, он крестил все входы и выходы, «помышляя, что тьмы здесь живут и действуют сил вражиих». Сурово войдя в зал, где его ожидал Александр, Фотий, не приближаясь к царю, окинул взором стены покоев, намереваясь увидеть икону, чтобы прежде приветствия сотворить крестное знамение. Время, казалось, застыло: так долго тянулась та минута. И вот в незаметном уголке найден был небольшого размера образ Спасителя. Архимандрит перекрестился, пал перед иконой на колени, помолился и только после этого подошел к императору. Тот припал к руке священника и, благословленный, прошел вместе с гостем к столу.

Во время аудиенции велась беседа и о Голицыне. Фотий обличил его в масонстве и в том, что тот приравнивает православие к католицизму и вообще по масонскому обычаю говорит о равенстве всех религий, а еще – издает тематическую литературу. В заключение святитель сказал: «Овца он непотребная, вернее, козлище». Беседа архимандрита с императором длилась более трех часов! В результате 1 августа того же 1822 года императорским указом масонские ложи были запрещены, а спустя некоторое время, 15 мая 1824 года, кичливый Голицын был свергнут с поста министра просвещения и духовных дел[41].

Внутренние изменения императора отражаются и вовне. Так всегда происходит на самом деле, что наглухо разбивает известный штамп «религия – личное дело каждого». Политика России после победы в Отечественной войне меняется, прежние идеалы, либерализм – отходят. Но это не только воля императора, это настроение всего послевоенного общества: прежняя галломания сметена. Россия, пусть не всегда формулируя, но все же осознает то, что понял участник этой войны – поэт Глинка. Он написал: «Французы-учителя не менее опасны, чем французы-завоеватели. Последние – разрушают царства. Первые – добрые нравы, которые неоспоримо суть первейшее основание всех обществ и царств».

Москва горела, а ее святыни поругались не только потому, что враг был силен, а еще и потому, что перед этим мы сами переставали понимать ценность собственных святынь.

Это частое вразумление от Господа: Он наказывал нас мечом от тех, кому мы стремились подражать, забывая свое. Так было перед Смутой в XVII веке, когда элиты страны были влюблены в «просвещенную» Польшу и сердцем смотрели в нее, желая во всем ее повторить. Поляки тогда вошли в Кремль, который сами бояре им и открыли – и, попирая русские святыни, разметали, ограбили страну, потянули ее в католицизм! Так обстоит и в текущем веке с французами. Так будет и перед Первой мировой, когда немецкая философия овладела умами людей. Так будет и перед революцией – когда увлечение Западом стало настолько сильно, что Господь попустил прийти в Россию самому радикальному из западных учений – коммунизму. Прямо сейчас происходит то же самое: Америка, которая стала идолом и образцом для россиян после катастрофы 1990-х годов, теперь выказала, что она – первый, главный, открытый наш враг. Господь снова бьет нас и вразумляет через тех, в кого мы становились беззаветно и опасно влюблены.

Церковь-то все это видела всегда. Видела причины и следствия народных потрясений и иноземных вторжений. Это открыто в первую очередь Церкви оттого, что она хранит знание о действиях духовных законов. Этот закон и был сформулирован в благодарственном молебне о спасении Отечества от врагов после окончания этой войны: «О ихже ревновахом наставлениях, сих имеяхом врагов буиих и зверонравных».

Смерть или уход от мира императора Александра I?

Когда 13 марта 1826 года, в день похорон императора Александра I, из пушек Петропавловской крепости палили, то на другой стороне Невы среди поникших голов слышалось: «Не царя хоронят!» В скорую смерть молодого, в общем, человека (ему не было и 50), звезды мировой политики, освободителя Европы, верили с трудом. Спустя почти 200 лет, в 1921 г., большевики вскрыли эту и другие могилы русских императоров. Так вот в могиле Александра I, говорят, было пусто. Может, это просто жутковатый миф, но все документы того вскрытия и теперь строго засекречены.

Известно, что перед смертью император останавливался в Таганроге. Двухэтажный городской дом на Греческой улице был прозван дворцом только за то, что здесь поздней осенью 1925 года жил Александр I. Болезнь – говорят, брюшной тиф – спалила его почти за неделю. Рассказывают, он сильно застудился, инспектируя Крым. По другой версии, в Таганрог ехали из-за болезни императрицы – Елизавете Алексеевне посоветовали этот климат, чтобы излечиться от болезни легких. Только ведь сюда, к морю, они приедут в ноябре, в лютый холод.

А если предположить, что император забирается в глубокую провинцию, потому что отсюда легче исчезнуть? Сколько раз за свою жизнь сам он намекал, что желал бы скорее отшельничества, чем царствования? Еще в юности 19-летний цесаревич писал:

«Придворная жизнь не для меня. Я каждый раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену… при виде низости, совершаемой другими на каждом шагу, для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах