Русские изменники в белых ленточках и декабрист Каховский

Белые ленточки, недавний последний атрибут нашей несистемной оппозиции, оказывается, давно введенный знак отличия для предателей. Наполеон приказал, чтобы белые ленточки носили на улицах Москвы комиссары из числа русских. Одним из таких комиссаров был Каховский – будущий декабрист, который на Сенатской площади даст первый смертельный выстрел в героя войны 1812 года Милорадовича.

Обедневший дворянин Каховский, чьим именем до сих пор названы улицы страны, – классический пример предателя. Человек, который не умел ничего. Даже Наполеон поймал его на воровстве и изгнал. Он вроде бы после пытался служить юнкером, но за «шум и разные неблагопристойности… неплатеж денег в кондитерскую лавку и леность к службе» был разжалован в рядовые. Сильно бедствовал, был крайне одинок, без родственников и друзей, зато знал, как обустроить Россию: уничтожить власть царей, истребить все династии и установить республику. Именно поэтому декабристы избрали его на роль цареубийцы. Но и это у него, слава богу, не вышло. По царю он стрельнуть не решился. Даже казнь его была какой-то нелепой. Он был одним из пяти повешенных декабристов – и именно его петля оборвалась, пришлось вешать вторично.

Такие, как Каховский, горячо приветствовали в Москве «освободителя»-Наполеона. Они видели в нем приход республики, «свободы, равенства, братства». Но таких было еще крайне мало. Сам Наполеон удивлялся: ведь он пришел дать им, «варварам-русским», свободу, а они уходят и жгут свои собственные дома.

Очистительный пожар Москвы и кремлевское чудо святого Николая

Пожар Москвы так и не был достоверно расследован. Наполеон утверждал, что это совсем не входило в его планы – он сам спасался от пожара, бежав из Кремля в Петровский дворец, и чуть не задохнулся от дыма, заплутав в арбатских переулках. Дворец Баташева – один из сохранившихся шедевров московского классицизма – уцелел лишь потому, что его потушили сами французы. То же можно сказать и про Воспитательный дом у набережной Кремля. В пожаре гибли сами захватчики – около 6000 из них нашли смерть под обрушившимися кровлями домов, куда они врывались мародерствовать.

Кто зажег первый огонь – не ясно. Возможно, и сами москвичи: многие действительно, уезжая из Первопрестольной, сжигали свои дома. Наша армия тоже, отступая, подожгла несколько складов на окраинах, но едва ли из-за них загорелся весь город.

Французы свалили вину на русских, мол, губернатор города Ростопчин выпустил из тюрьм преступников с приказом поджигать дома, по разным частям города действовали диверсанты-поджигатели, из Москвы вывезли всю пожарную технику – что частично правда.

Но убедительных доказательств вины русских не было.

Сами французы признавали, что солдаты Великой армии постоянно вызывали непреднамеренные пожары из-за того, что не умели пользоваться русскими печками. Вспомним, что в том августе ударили декабрьские морозы!

Горела Москва несколько дней. Но было в этом огне что-то очистительное для всей нашей истории и всего русского общества. Какой-то внутренний перелом пережил в эти дни и Александр I. Он говорил:

«Пожар Москвы осветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях наполнил мое сердце теплотою веры, какой я до сих пор не ощущал. Тогда я познал Бога, как Его описывает Священное Писание».

После сорокадневной стоянки в Москве Наполеон оставлял Кремль. Перед отходом он дал приказ взорвать Никольскую башню, названную так по образу святителя Николая над воротами. Никола Можайский держит в руках меч и глядит строго, с грозной силой, – эта сила святого и была явлена пред отходом французской армии.

Пороха было очень много. Сила взрыва была колоссальная. Разнесло не только кремлевскую стену и часть башни, но пошатнулись стены и в Китай-городе, и даже в далеком Белом городе; лопались стекла в окнах, вырывало двери в домах, мебель и людей бросало из стороны в сторону.

Образ же святителя Николая, включая хрупкое стекло перед ним, не повредился! Даже фонарь пред образом, висевший на слабой веревке, не был оторван. Это при том, что Никольская башня сверху до половины была разрушена, а стена с северной стороны оторвана.

Император Александр I, осмотрев место взрыва, велел увековечить это знамение силы Божией. Под образом святителя тогда появилась мраморная доска:

«В 1812 году, во время неприятельского нашествия, твердыня сия почти вся была разрушена подрывом неприятеля; но чудной силой Божией святый образ великого угодника Божия, святителя Николая, зде начертанный на самом камени, и не токмо самый образ, но и самое стекло, прикрывавшее оный (фонарь) со свещею, остались невредимыми. Кто Бог велий, яко Бог наш! Ты еси Бог, творяй чудеса: дивен Бог во святых Своих».

Вчерашний деист Александр и впрямь после войны стал другим – не расставался с Евангелием и начал простаивать многочасовые службы на богомольях.

Преображение – России и императора

Деревня Александровка под Берлином, построенная в русском стиле, сохранилась до сих пор – немцы относятся к ней как к культурному сокровищу. Названа же она в честь нашего царя Александра I, как и главная площадь Берлина до сих пор называется в честь него Александерплац.

Наверное, больше никогда европейская слава нашей страны и русского царя не будет на таком опьяняющем пике, как после победы над Наполеоном. Александр с триумфом едет по миру, принимая везде поклоны и восхищение благодарных западных правителей, а на родине к титулу императора прибавляют «Александр благословенный, великодушный держав восстановитель».

При этом в сердце царя происходит какой-то сильный переворот.

Про Александра Пушкин сложит строчки «Сфинкс, не разгаданный до гроба» – его и впрямь описывали всегда закрытым человеком, носящим в себе тайну. Особенно замкнулся он теперь, после войны, когда ему рукоплескал весь мир. Видимо, самому царю открывался другой мир – внутренний. Александр еще идет по нему наугад, как впотьмах, и иногда в попытках дознаться мистической внутренней тайны, которую он уже ощутил, но еще не распознал, его заносит «не туда». Например, в Париже он гостит у известной на весь мир гадалки мадам Ленорман и у немецкого мистического философа и психолога Юнга-Шиллинга[39], с которым приходит к ложному выводу, что полноты истины нет ни в одной из религий. Также царь всерьез всматривается в разные учения сектантов: «моравские братья» из Силезии показались ему кроткими и любящими, квакеры из Лондона с их практикой «внутренней духовной молитвы» покорили его своей широкой благотворительностью – император всерьез беседовал с ними о переезде в Россию, обустройстве различных учреждений, в частности ланкастерских школ (английская система, в которой старшие ученики преподавали младшим).

Правитель России, очевидно, находился в глубочайшем