Следующая разведка была для меня в некотором роде сугубо сердечным делом, только мне приходилось это скрывать. Да и стоматологический кабинет для социально нуждающихся в Ценерхаусе, скажем прямо, служил не самым безупречным фоном для сердечного дела. Нас было трое, потому что Мануэль наперед отказался от осмотра места происшествия. Я сам себе временами казался беспомощным новичком, который угодил в лапы двух маклерш по недвижимости, опьяненных рабочим энтузиазмом. Весьма симпатичная Нора с остриженными под машинку висками, немного напоминавшая мне Бетти Герёлльхаймер из мультфильма про семейство Фойерштейн, впаривала мне один за другим каталоги зуботехнических приборов, когда мы осматривали скупо обставленные помещения. Ребекка больше концентрировалась на статистических основах работы на общественных началах и объясняла мне, какой маргинальной группе свойственно какое разрушение зубов, а Нора тут же для иллюстрации подсовывала нам изображение подходящего инструмента для борьбы с этим недугом. Указанным прибором срочно нужно было обзавестись.

Любезное предложение поприсутствовать при тяжелом случае я вежливо отклонил. Мой собственный опыт помнился мне еще достаточно остро. И от бесед с пациентами в комнате ожидания тоже лучше бы мне было отказаться.

– Сильные боли? – спрашивал я у этакого горного духа Рюбецаля с удвоенным размером щек.

Этот вопрос был из самых дурацких, когда-либо заданных на интервью. Он кивнул. Весь разговор уже этим был исчерпан в принципе.

– Не беспокойтесь, у них золотые руки. Мне выдернули оба ряда и вставили новые, ничуть не больно было, – соврал я.

Он кивнул.

– Через полчаса все будет позади, – добавил я.

Он еще раз поднял на меня взгляд, лицо его было перекошено от боли.

– А может, и через четверть часа, – пообещал я.

Он кивнул.

* * *

С тем неотразимым аргументом, что мне нужно задать еще пару дополнительных вопросов, мне удалось склонить Ребекку к завершающей «минеральной воде без газа» в ближайшем кафе. Нора бы тоже с удовольствием пошла, а может, и нет, это трудно было перепроверить, но она была связана своей посменной работой. Я старался произвести на нее впечатление, что я хороший, солидный, компетентный и серьезный человек. Мнения близких подруг и коллег избранницы играют в вопросах любви бесконечно важную роль, об этом я мог бы спеть даже несколько печальных песен. Подруги моих реальных или желанных возлюбленных редко меня терпели и никогда не могли чистосердечно рекомендовать меня, я слыл среди них человеком из плохого окружения или мужчиной без перспектив, что я находил особенно нечестным, потому что даже бесперспективность всегда являлась вопросом перспективы. Но на сей раз мне было однозначно легче, перспектива была вроде бы налицо, и в благосклонность Норы я стартовал с довольно высокой точки.

– Даже не знаю, как мне тебя благодарить, если ты сделаешь статью о нашем проекте, – сказала Ребекка.

Зато я знаю, подумал я.

– Зато я знаю, – все же рискнул я произнести вслух. – Ты доставила бы Мануэлю огромную радость – и мне, конечно, тоже, – если бы в следующую субботу, то есть не в ближайшую, а следующую после нее… – Фраза вышла у меня из управления, и я попробовал с полдороги выстроить ее по-другому: – Не будет ли у тебя во второй половине дня в следующую субботу времени и желания сходить на баскетбольный матч Мануэля, то есть пойти туда со мной? «Торпедо-15» против «Union CS». Это финал осеннего чемпионата, и Мануэль, как я уже сказал, был бы страшно рад, Мануэль и Махмут, ну, ты знаешь, маленький Махмут из газеты, и… ну и я, разумеется…

– На вечер следующей субботы у меня, к сожалению, договоренность, – ответила она.

Это было неприятно, и к тому же ее ответ промахнулся, на волосок не попав в суть вопроса.

– Игра начнется в пятнадцать часов и продлится вряд ли дольше двух часов, то есть в пять ты была бы уже, так сказать, на свободе, – сказал я очень сухо.

– С пятнадцати до семнадцати, и потом… это… да, это хорошо, это… чудесно, – ответила она, причем на слове «чудесно» она подвергла уголки своих губ опасности растяжения.

– Значит, ты пойдешь?

– Да, пойду, с удовольствием, и мы вместе подбодрим Мануэля и Махмута. Спасибо за любезное приглашение, – сказала она немного сдержаннее.

– И может, даже хорошо настроишься для твоей вечерней… договоренности, – сказал я, старательно придерживаясь братского тона. Она смущенно улыбнулась, и ее щеки, к сожалению, опять приобрели тот каки-оранжевый окрас. – Это что-то серьезное? – спросил я, движимый явно заразительным соблазном поковыряться в чувствительном нерве.

– Ах, серьезное, ну какое уж там серьезное? – ответила она, пожав плечами.

Значит, что-то серьезное. Ясное дело. Черт!

Репортаж про «Страну сказок» писался будто сам собой, а если я на чем-то стопорился, у Мануэля всегда находилось под рукой подходящее ключевое слово. На истории про «Левую руку» у меня временами кончались силы, поскольку накануне вечером я слишком поздно лег спать, но Петер Зайберниг в конечном итоге был доволен результатом, значит, мне это худо-бедно удалось.

Больше всего я мучился над описанием социальной стоматологической службы на общественных началах. Во-первых, тематически меня уже доконали разрушенные зубы. Во-вторых, между строк, а то и внутри строки мне часто вспоминалась Ребекка – как она пожимала плечами и говорила: «Ну что уж там серьезного?», и тут буквы расплывались у меня перед глазами. Поскольку я вдруг чувствовал доселе совершенно не знакомую мне склонность к мелодраматизму: ведь это было просто подло, что какой-то там ничтожный, бесхарактерный тип мешает мне выстроить отношения. Мужик наверняка настроен только на эротику, постоянно нацелен для своих свиданий на субботние вечера, чтобы обслужиться как следует, а днем в воскресенье перестелить постель свежим бельем и выкинуть лиловую зубную щетку своей очередной жертвы, а среди них бывают и хорошенькие, безгранично доверчивые дантистки. Да, в следующую субботу то же самое будет и с Ребеккой, и, к сожалению, не мне было суждено предостерегать ее и показывать логическую альтернативу. Я еще никогда в жизни не был по-настоящему ревнив, но тут заметил, что для этого никогда не бывает поздно, а в случае Ребекки даже не требует особых усилий.

О’кей, наряду с зубовным отвращением и смятением чувств была у этого социально-стоматологического репортажа еще одна проблема: анонимное денежное пожертвование. Никогда прежде я не спекулировал на этом. Но на сей раз поймал себя на том, что прямо-таки стараюсь подманить его, что приводило к омерзительным, похожим на пластиковые цветы формулировкам типа: «сострадательные врачи», «их добрые сердца» или «их жертвенное служение доброму делу». Время от времени у меня пальцы сводило от страха: а вдруг спонсорскую помощь получит совсем другой из трех представленных проектов, а вовсе не зубной кабинет Норы, Ребекки и Ко. И Ребекка отреагирует на это лаконичным и вымученным: