Возле подорванного вагона-базы выскочили еще двое. И эти тоже повалились под пулями, так и не добежав до насыпи.

С левой стороны железки из леса выбежал только один человек. Он появился как раз напротив исследовательского вагона. Безоружный, с искаженным лицом; за плечами большой рюкзак. Человек что-то кричал и размахивал руками. Бежал он так быстро, словно на нем и не было никакого груза.

Его не пристрелили сразу потому лишь, что в руках у партизана не было ствола. А потом это уже не понадобилось. Орущий человек упал. Сам. Повалился лицом в раскидистый колючий куст. Затих. Обмяк, покачиваясь на упругих ветках. Окровавленной спиной вверх…

Егор увидел наконец то, что выгнало партизана из леса.

При ближайшем рассмотрении рюкзак на его спине оказался не то клещом, не то головоногим моллюском. Полоски, перехлестнутые на плечах и боках, которые Егор поначалу принял за лямки, на самом деле были плоскими отростками — лапами твари, крепко обхватившей свою жертву.

Едва человек упал, живой мешок, вцепившийся в спину несчастного, энергично задергался, словно всасывая в себя чужую плоть. Да, наверное, так и было… Темное, мягкое, полупрозрачное тело твари омерзительно колыхалось и подрагивало, как желе под ветром.

Егор не выдержал. Саданул очередью из пулемета. Студенистый мешок взорвался. Брызнула темно-синяя кровь твари, смешанная с красной, человеческой. «Клещ-моллюск» оторвался от жертвы, опал, расплылся бесформенной кучей. На спине мертвого уже партизана открылась жуткая рана. Рваный камуфляж, обглоданный от шеи до копчика и сломанный в двух или трех местах позвоночник, торчащие наружу ребра, выковырнутые лопатки… Кровавая каша из вытянутых через спину недопереваренных легких, сердца, печени, почек и разорванных кишок.

Егора чуть не стошнило.

А из леса уже появлялись…

— Слева твари! Слева твари! — орал кто-то по внутренней связи. Будто и так не было видно.

Все новые и новые твари.

Валили и валили…

Такие же плосколапые студенистые мешки, набитые темным полужидким дерьмом внутри.

Судя по всему, эти интродукты охотились большими стаями или целыми колониями, причем лес для таких тварей был идеальной средой обитания. Среди деревьев они передвигались быстро и ловко, словно головоногие обезьяны. Раскачиваясь на плоских отростках, длинными скачками перелетали от ствола к стволу, от ветки к ветке. В прыжке хватали и обвивали цепкими конечностями любую опору, раскачивались опять, отцеплялись, неслись дальше, прыгали снова…

А вот на открытом пространстве у железнодорожных путей твари оказались не столь проворными. Здесь они неловко семенили на своих плоских, как бумажные полосы, подгибающихся и пружинящих лапощупальцах. Конечности, хорошо приспособленные для прыжков по деревьям и захвата добычи, плохо годились для бега.

Наверное, только поэтому и удалось отбить первую волну «клещей», не подпустив их к бронепоезду.

Желеобразные тела колыхались, как обвисшие груди жирной старухи, и были хорошо заметны в неподвижной траве. У многих тварей студенистые мешки свисали набок, словно сдувшиеся шары или горбы истощенных верблюдов. Эти, наверное, еще не насытились, не насосались. Эти были голодны и искали пишу.

Экипаж бронепоезда встретил интродуктов дружным огнем. Перед вагонами взорвались гейзеры разлетающейся темной плоти и синюшной крови.

Егор увидел, как сразу две твари набросились на партизана с обгрызенной спиной — доесть, доглодать, дососать то, что осталось.

Еще три интродукта сцепились друг с другом из-за осклизлых останков убитой Егором твари. У этого прожорливого вида явно вовсю процветал каннибализм. И это тоже оказалось на руку защитникам бронепоезда. Это хоть ненадолго, но задерживало нападавших.

Егор выпустил по скоплению «клещей» еще одну очередь. Ошметки студенистых тел разбросало по траве. К мягкой плоти устремился добрый десяток новых тварей. Этих разорвало следующей очередью. Тут же нашлись желающие отведать и их мясца.

Егор всадил в копошащуюся кучу пару гранат. Кучу разнесло. Но из леса на нее уже наползал сплошной вал колышущихся бурдюков на ножках. Вал был все ближе, ближе…

Живые интродукты лезли на мертвых. Жрали своих и лезли, лезли и жрали. Кое-где гора «клещей» была уже выше железнодорожной насыпи. От вагонов тварей отделяли считаные метры.

Егор стрелял. Сатанея от грохота стволов. Чередуя пулемет и гранатомет. Стараясь не пропустить тварей в мертвую зону и не тратить при этом боеприпасы понапрасну.

После очередного взрыва гранаты кусок лопнувшего «клеща» ляпнулся на стекло триплекса, перепачкав синей слизью прицельную сетку. Система внешней очистки промывала триплекс пару секунд. Егор в это время стрелял почти вслепую.

— Твари справа! — вдруг прохрипели динамики «межвагонки».

Ну да, конечно. С той стороны из леса тоже ведь выбежали партизаны. Прямо под пули, между прочим, выбежали.

А теперь из леса к железке выползала новая напасть.

Эти интродукты тоже охотились стаями. И хотя их было не так много, как головоногих «клещаков», они внушали не меньший ужас и омерзение.

Над высокой травой поднимались приплюснутые зубастые морды, за которыми тянулись жирные змеиные тела, покрытые чешуйчатой броней. Только в отличие от обычных змей у этих имелось по паре длинных и тонких… Лап? Рук?

Они росли откуда-то из-под головы и сами походили на маленьких змеек. Извивающиеся лапы ползучих гадов заканчивались похожими на пальцы загнутыми крючкообразными наростами.

По лесу рукастые «змеи» передвигались не так быстро, как «клещи», легко перепрыгивавшие с дерева на дерево. Однако возле железнодорожной насыпи, где деревья заканчивались, преимущество в скорости было на стороне «змей».

Лапы здорово помогали при передвижении. Извивающиеся отростки раздвигали на пути твари жесткий травостой и упругие ветви кустарника, цеплялись за землю и поваленные деревья, подталкивали тяжелое змеиное тело вперед при бросках, придавая ему дополнительное ускорение.

В бою, наверное, эти лапки тоже не были бесполезными. Во всяком случае, как успел заметить Егор, при пожирании добычи «змеи» их активно использовали.

А первой добычей тварей стали расстрелянные партизаны. С полдюжины змеевидных интродуктов уже подползли к ним и, переплетясь в чудовищный клубок с извивающимися хвостами и лапами-отростками, яростно дрались из-за человеческого мяса.

Пищу гады поглощали в лучших змеиных традициях: заглатывая жертву целиком. Вон какой-то твари уже повезло: труп в камуфляже втягивался в ее глотку, словно в трубу живого пылесоса. При этом одной крюкастой лапой интродукт отбивался от конкурентов, а другой судорожно запихивал мертвого человека себе в пасть.

Из бронепоезда «змей» поливали таким же плотным огнем, как и «клещей». Что ж, это хорошо, конечно, когда в вагоне достаточно народа, чтобы отбивать атаку с обеих сторон.