стоит. Почему никто не сочиняет песни о безответной любви матерей к своим детям? Я не знала ни одной.

Она тогда еще была совсем маленькой и засыпала у тебя на груди. Иногда я кормила тебя ужином с ложечки, чтобы тебе не приходилось шевелить руками – иначе она бы проснулась.

Больше всего она любила скорость. Если я брала ее на улицу, приходилось идти очень быстро, даже бежать иногда. Стоило чуть замедлить шаг или, не дай Бог, остановиться, она тут же начинала скулить. А дело было лютой зимой, и иногда мне приходилось ходить и бегать часами, тихо напевая колыбельные.

«Чем сегодня занималась?» – спрашивал ты, возвращаясь с работы, и я пыталась придумать историю из ничего.

Однажды я прочла исследование о том, как действует на человека нехватка сна. Ученые соорудили островки из песка в бассейне с водой и посадили на них очень уставших кошек. Кошки сворачивались калачиком на песке и засыпали, но во сне принимали другую позу и в ужасе просыпались уже в воде. Не помню, что ученые пытались доказать; запомнила лишь, что кошки в итоге сошли с ума.

С младенцем дни тянулись бесконечно, но в этом не было ничего хорошего. Забота о ребенке требовала от меня выполнения ряда повторяющихся задач, которые были одновременно срочными и нудными. День делился на маленькие отрезки.

И еще выражение – «спать как младенец». На днях одна блондинка в метро это сказала. Мне захотелось лечь с ней рядом и пять часов вопить ей в ухо.

Но запах ее волос. И то, как она сжимала кулачком мой палец. Это было лучшее лекарство. В кои-то веки мне не надо было думать. Во мне проснулись животные инстинкты.

Я заказала по интернету диск, создатели которого обещали усыпить даже самого капризного младенца. Диск со звуками биения гигантского сердца. Внутри которого ты вынужден жить, не имея возможности сбежать.

Как-то вечером в гости зашел Р., а я как раз поставила диск. «Ого. Какое ужасное техно», – сказал он. Он сидел на диване и пил пиво, а я шагала по комнате с ребенком на руках. Р. колесил по всему свету и выступал с лекциями о будущем и о том, как человечество мчится навстречу катастрофе. Я ходила по коридору взад-вперед и слушала, как он вещал о конце света. Как только возникли корабли, возникли и кораблекрушения, рассуждал он. Двадцать шагов вперед, двадцать шагов назад. Бум, бум, бум, бум, билось гигантское сердце. Но эти звуки лишь раздражали ребенка. Крики не утихали. «Она всегда так орет?» – не выдержал Р. через пару часов. Мы больше не дружим с Р.; он перестал быть нашим другом тем самым вечером.

8

А в один прекрасный день я сделала удивительное открытие. В аптеке малышка успокаивалась. Ей, видимо, нравился резкий дневной свет и полки со всякой всячиной. На пятнадцать-двадцать минут, что мы проводили там, она переставала ненавидеть мир и затихала. И когда это происходило, в моей голове расчищался маленький кусочек свободного пространства, и я снова могла думать. И вот я начала ходить с ней туда каждый день, бродить взад-вперед по узким проходам и слушать ужасную аптечную фоновую музыку. Я смотрела на лампочки накаливания, пузырьки с лекарствами и мышеловки, и все казалось чуждым и бессмысленным. В последний раз я так себя чувствовала, когда мне было шестнадцать и я жила в Саванне, штат Джорджия. Я носила побитые молью платья и воображала себя философом-экзистенциалистом. Дни тогда тоже тянулись бесконечно.

Однажды по пути в аптеку мы наткнулись на соседа, который выгуливал собаку. Он, кажется, ненавидел весь мир, кроме моей дочки. «Какое у нее серьезное лицо, – одобрительно сказал он. – Эта дураков терпеть не станет». Малышка посмотрела на него своим задумчивым взглядом, словно рассматривая что-то на расстоянии тысячи футов. Издала звук, похожий на рычание. Сосед хотел, чтобы она погладила его собаку – гигантского недружелюбного мастифа в ошейнике с шипами. «Это хороший пес, – объяснил он, – только алкашей и негров не любит, ну и латиносов тоже не очень».

Спите, когда спит ребенок, советовали бывалые. Не ложитесь спать в плохом настроении.

Если бы я умела перемещать предметы силой мысли, велела бы этой ложке покормить ребенка.

Издалека приехала моя лучшая подруга. Прилетела на двух самолетах, а потом еще добиралась поездом до Бруклина. Мы встретились в баре рядом с моей квартирой и торопливо выпили. Каждая минута стоила мне денег на няню. Раньше мы говорили о книгах и сплетничали об окружающих; теперь все разговоры были о младенцах. Ее ребенок был милым и спокойным, мой постоянно воевал со всем миром. Мы пытались сформулировать теорию света, хотя наш разум был затуманен алкоголем. При рождении каждый человек представляет собой ярчайший источник света, но с возрастом этот свет затухает, постепенно (если повезет) или резко (если не повезет). Самым харизматичным людям – поэтам, мистикам, исследователям – каким-то образом удается сохранить в себе немного света, хотя с возрастом тот должен гаснуть. Но самая шокирующая и невыносимая мысль заключается в том, что таков естественный порядок вещей – свет должен погаснуть. От двадцати до тридцати он иногда дает о себе знать; с тридцати до сорока еще, бывает, поблескивает едва-едва, ну а потом почти у всех глаза потухают.

«Наденьте ребенку шапку!» – говорили все старушки на улице. Но мой хитрый ребенок научился срывать все шапки и даже в лютый ветер и дождь гулял с непокрытой головой.

«Кто хороший малыш?» – сюсюкали с ней люди на улице. Никто, отвечала я.

У нее на затылке был завиток волос. У нас есть, наверно, тысяча фотографий этого завитка.

9

Мой муж славится своей добротой. Он из тех, кто перечисляет деньги пациентам с редкими заболеваниями, расчищает от снега дорожку перед домом нашей чокнутой соседки, приветливо здоровается с толстухой-аптекаршей. Он из Огайо. В Огайо все такие: всегда говорят «спасибо» водителям автобусов и никогда не лезут без очереди к ленте для получения багажа. У него нет списка людей, которые когда-то ему насолили и теперь им надо отомстить. Он верит, что все желают друг другу только хорошего. Как вышло, что он на мне женился? Я всех ненавижу по поводу и без повода. Например, терпеть не могу, когда люди сидят, расставив ноги. А еще меня бесят те, кто говорит, что «выкладывается на 110 процентов». И те, кто говорит о себе «мы не