жены и ничего ужаснее жены плохой.

После мы вернулись в гостиничный номер, упали на гостиничную кровать. Снаружи ждали почти все, кого мы любили. Ты взял мою руку, поцеловал ее и произнес: «Что же мы наделали? Что мы наделали?»

Когда мы только познакомились, я мучилась от хронического кашля. Кашель курильщика, хотя я никогда не курила. Я ходила по врачам, но никто не мог меня вылечить. Я тогда тратила очень много сил, сдерживая кашель. Лежала рядом с тобой по ночам и пыталась не кашлять. Одно время я вбила себе в голову, что у меня туберкулез. Здесь покоится та, чье имя начертано на водах, представляла я красивую эпитафию на своем надгробном камне. Но это оказался не туберкулез. А после замужества кашель сам прошел. Что же это было?

Может, одиночество?

Лежа в постели, ты бережно держишь мою голову, будто на ней до сих пор родничок, который нужно беречь. Не отдаляйся, говоришь ты. Почему ты так далеко?

Дом нужен для того, чтобы некоторых людей держать при себе, а некоторых не впускать. У дома есть периметр. Наш периметр иногда нарушали соседи, герлскауты, свидетели Иеговы. Никогда не любила звук дверного звонка. В него всегда звонили только неприятные люди.

Но и в самом доме были нарушители. Мыши; много мышей. Мы взяли напрокат кота, безжалостного мышеубийцу; он поймал и сожрал их всех. Его звали Карл; по ночам я слышала, как он хрустит мышиными косточками на кухне. Мне становилось не по себе, хуже чем от звуков мышиной возни. Парень из Нового Орлеана, моя старая любовь, однажды рассказал, как боролся с мышами его отец – варил их заживо в кипятке. Меня так это поразило, что я даже не спросила, как он их ловил и зачем убивать таким способом, но позже мне стало любопытно. Его отец родился в другой стране, может, там так было принято.

В моей старой квартире мыши бесчинствовали в открытую. Совсем стыд потеряли, не боялись ни света, ни метлы. Они жили в кладовой, и однажды, когда мы лежали в постели, дверь кладовой сорвалась с петель и упала на пол. «Они, наверно, готовились использовать ее как таран», – сказал ты.

6

Когда мы пошли смотреть квартиру, к нам приехала его мать и пошла с нами. Заметила, что церковь как раз напротив. Чуть высунешься из окна, и видно Христа на кресте. Хороший знак, сказала она; сын ее, правда, больше в Христа не верил, но это так, мелочи.

Увидев квартиру, мы обрадовались, что там есть дворик, а потом расстроились – весь двор занимала детская площадка с горками и шведской стенкой, а нам она была не нужна. Впрочем, когда мы подписывали договор аренды, я узнала, что беременна, и мы обрадовались детской площадке, потому что теперь стало ясно, что та пригодится. Но сразу после переезда выяснилось, что сердце ребенка перестало биться, и теперь я смотрела на детскую площадку в окно и мне становилось грустно.

Я хорошо помню тот день: ты взял такси с работы за пятьдесят долларов, обнял меня на пороге и держал, пока я не перестала дрожать. Мы уже всем рассказали. Теперь придется рассказывать другое. Ты взял это на себя, чтобы мне не пришлось. Потом приготовил ужин из всего, что мне нельзя было есть – вяленое мясо, непастеризованный сыр. Мы выпили две бутылки вина и уснули.

Я кормила птиц, что жили у нас за окном. Кажется, это были воробьи.

Вопрос: Обитают ли воробьи в Америке?

Ответ: Да, но так было не всегда.

Вопрос: А зачем воробьев завезли в Америку?

Ответ: Насекомые уничтожали деревья; воробьев завезли, чтобы бороться с насекомыми.

Вопрос: И как, помогло?

Ответ: Да, деревья спасли.

Вопрос: Голодают ли воробьи зимой, когда нет насекомых и выпадает снег?

Ответ: Да, зимой воробьям приходится туго и многие умирают от голода.

Усатая тетка с белыми волосами вечно задерживала очередь в аптеке. Иногда приходилось ждать по полчаса, чтобы купить лекарство от изжоги. Я снова забеременела и глотала по пачке антацидов в день. Но тетку не смущал даже мой огромный живот. Она никуда не спешила. Однажды я терпеливо стояла на кассе и ждала, пока она выложит все свои товары перед симпатичным аптекарем.

– Вам повезло, – сказала она. – У вас еще все впереди. У нас с сестрой один из самых высоких результатов в IQ-тесте, на уровне гениев. Я училась в Корнелле. Знаете Корнелл?

Аптекарь улыбнулся, но покачал головой.

– Это университет Лиги плюща. Но какая разница. В конце концов это образование никому не пригодилось.

Аптекарь аккуратно сложил ее покупки в пакет. Зубная паста, крем от зуда, самые дешевые леденцы.

– Будьте здоровы, – сказал он ей на прощание, но она остановилась на пороге.

– Когда ваша смена? – спросила она. – У вас есть постоянное расписание?

7

Глаза у малышки были темные, почти черные, и когда я кормила ее ночью, она смотрела на меня растерянно, как жертва кораблекрушения. А мое тело было островом, куда ее прибило.

Манихейцы верили, что мир полон осколков невидимого света – фрагментов Бога, который уничтожил себя, потому что больше не хотел существовать. Этот свет заперт в телах людей и животных, и даже в растениях, а цель манихейца – попытаться его освободить. По этой причине манихейцы воздерживаются от секса; младенец, по их мнению, – не что иное как новая тюрьма, где заперт божественный свет.

Помню, как впервые произнесла это слово. «Это для моей дочери», – сказала я, и сердце забилось так часто, будто я совершила преступление и боялась, что меня арестуют.

В первые дни я выходила из дома и брала ее с собой, лишь когда у нас заканчивалась еда или памперсы. Да и тогда ходила только в аптеку. Ближайшая находилась в квартале от нашего дома. В лютый холод с ребенком на руках я могла дойти только до этой аптеки. Ушла бы дальше – не успела бы добежать до дома, если бы малышка вдруг начала кричать. Эти расчеты были важны, потому что кричала она постоянно. Соседи даже начали отворачиваться, встречая нас на лестнице, а мне казалось, что у меня в голове постоянно срабатывает автомобильная сигнализация.

Ты уходил на работу, а я еще долго смотрела на дверь, словно ждала, что та откроется.

Мне казалось, что моя любовь к ней обречена и надеяться на взаимность не