– Ты моя жена, и ты должна мне помочь. Кроме тебя, мнебольше никто не поможет.

– Я все сделаю! Кирюша, милый...

– Послушай! Необходимо, чтобы ты уехала. Эти подонки ниперед чем не остановятся, и если они тебя схватят... – Он сделал паузу, исердце мое остановилось на мгновение, – то я этого просто не выдержу. Тыпонимаешь?

Я закивала, не понимая ничего из того, что он мне говорил,кроме одного – он меня любит, он обо мне заботится!

– Поэтому тебе нужно будет уехать. Я тебя спрячу, хорошо?Ненадолго – всего на несколько месяцев, пока все не утрясется. Чтобы тебя никтоне нашел, мы с тобой разведемся – фиктивно, ты понимаешь? И тогда никто несможет меня шантажировать тобой. Ты не должна будешь мне звонить, я сам станувыходить на связь. И ни в коем случае не приезжай!

– Кирюша! – взвыла я. – Как же так?! А что с тобойбудет?!

– Тихо! Не ори, дура, – соседи услышат! Ничего со мнойне случится, все будет в порядке. Разберусь с уродами и заберу тебя обратно. Тывсе поняла? Тогда иди, собирай вещи.

– Как?! Уже?!

– А ты что хотела – дождаться, пока за тобой придут? Быстропакуй барахло и звони своей подруге, просись на постой.

У меня не было подруг. Но осталась приятельница школьныхлет, до сих пор жившая в маленьком приволжском городке, растившая троихмальчишек и опекавшая мужа-алкоголика. Именно к ней мне и пришлось напроситьсяв гости, наврав, что муж выгнал меня из дома, – Кирилл строго-настрогозапретил говорить кому бы то ни было о возникших у него проблемах. Развели насочень быстро – он заплатил кому-то денег, и все бумажные вопросы решились заодин день.

– Никто не должен знать! – Он вколачивал слова мне вголову, повторяя, как для маленького ребенка или глупышки. – Вика, никтоне должен знать о причинах твоего отъезда.

– Но Оля... она станет расспрашивать...

– А ты скажи, что тебе тяжело говорить на тему разъезда, иона от тебя отстанет. Поняла? Повтори!

– Оля, мне тяжело говорить на тему разъезда, – послушноповторила я, представив себе Ольгу: маленькую, остроносую, с любопытнымвзглядом блестящих черных глаз.

– Умница. Запиши это предложение себе в блокнот на случай,если забудешь.

– У меня нет блокнота... – начала я и осеклась: онпосмеивался.

– Знаю. Я шучу. Все, все, все, – поспешно сказал он,заметив, что у меня дрожат губы. – Долгие проводы – лишние слезы.

На вокзале, в людской сутолоке, в круговерти тележек, сумок,пакетов, чемоданов, я совершенно растерялась. Кирилл шел впереди, расталкиваязазевавшихся прохожих, а я смотрела в его спину и думала только об одном:«Господи, спаси и сохрани его для меня! Сделай так, чтобы с ним все былохорошо! Мы были так счастливы, и раз уж получилось, что мы теряем наше счастье,прошу тебя, пожалуйста, отдай ему мою половину».

Меня толкнули, и от удара я выронила сумку, в которой лежалипаспорт и деньги. Присев на корточки, схватила ее («Господи всемогущий, ты жехороший, я знаю, что ты заступишься за него!»), а когда подняла глаза, Кириллауже не было видно.

«Только бы он остался жив, Боже, прошу тебя!»

И вдруг меня окатил панический ужас. Я не успела представитьсебе ничего конкретного – ни убийцы с ножом, ни человека, толкающего его подколеса поезда, – но страшное чувство неизмеримой утраты накрыло меня сголовой, как будто, на долю секунды выпустив из рук свою дешевую сумку изкожзаменителя, я выпустила свое счастье – сама, по глупости, – и большеникогда не найду его, останусь навсегда на этом бесконечном вокзале –неприкаянная, никому не нужная.

Кирилла больше не было со мной. И в ту же секунду я почувствовала,что его нет – совсем. Понимаете? Я отпустила его взглядом, и с ним сразуслучилось что-то страшное, от чего только я могла его защитить... А я незащитила.

Шум толпы вокруг меня стал громче, он нарастал, и я внезапноперестала понимать, на каком языке говорят эти люди, куда они идут и чтопроисходит со мной. Сначала я потеряла мужа, затем потеряла себя. От охватившейменя паники я закричала, какая-то женщина с седой головой шарахнулась всторону, и я закричала снова – не надеясь, что мне кто-нибудь поможет, простоот детского страха.

Кирилл вынырнул из-за чьей-то спины, наклонив голову, какбычок, собирающийся боднуть меня.

– Ты чего орешь?! – с тихой яростью спросил он и,поскольку я молчала, оторопело глядя на него, заподозрил худшее: – Что, паспортпроворонила?

Выхватил мою сумку, рванул молнию и принялся шарить внутри,а когда нашел, поднял на меня глаза, ткнул сумку мне в руки и, кажется, елесдержался, чтобы не выругаться.

– Быстро, на поезд опоздаешь!

Справедливости ради нужно сказать, что бог услышал моюотчаянную молитву. Правда, поняла я это позже, гораздо позже. А тогда я ещеперекрестила мужа на прощание – чтобы все у него было хорошо, у моего Кирилла,чтобы все обошлось, чтобы его сохранили высшие силы... И, крестя, сама неверила в то, что все наладится.

У подруги я прожила четыре месяца. Мне тяжело вспоминать товремя – черное, как провал проруби, обещающей быструю жутковатую смерть. Явсегда боялась воды, особенно речной, с сильным течением. Теперь же у меня былоощущение, что ледяная вода тащит меня, сковав руки-ноги холодом, и невскрикнуть, не позвать на помощь, не выпрыгнуть рыбкой на лед... Оле и ее семьея была в тягость, как и мне в тягость был их жалкий нищенский быт, от которогоя успела отвыкнуть за годы благополучной жизни с мужем, и вынужденнаяблагодарность, перемешанная с отвращением к окружавшей меня убогости ипостоянным страхом за мужа, мне самой казалась противной – словно япринудительно заставляла себя быть признательной этим людям. Так, в общем, онои было.

Когда моя жизнь рядом с алкоголиком, несколько раз вотсутствие жены пытавшимся затащить меня в постель, стала совсем невыносимой, янарушила запрет Кирилла и позвонила ему. Я ожидала гнева и приготовиласьпросить прощения и умолять его забрать меня отсюда, переселить в любую, самуюдешевую гостиницу, разрешить мне пойти поломойкой к чужим людям... Но услышалабодрый оживленный голос. За все четыре месяца муж звонил мне лишь несколькораз, и всегда бывал мрачен – я прекрасно понимала почему. Теперь же его словно подменили.

– Все, Вика, можно возвращаться, – сообщил он, и спервая даже не поняла, о чем он говорит. – Завтра вышлю тебе денег, купишьобратный билет.

Возникло ощущение, будто я тонула и вдруг волной меня,задыхающуюся, вышвырнуло на берег. Та самая стихия, которая обещала смерть,обернулась жизнью, и я не уставала благодарить бога за то, что все закончилось.

В Москве меня встречал довольный Кирилл и, пока я пыталасьнасмотреться на него («Рубашка отглажена; кажется, поправился на парукилограмм; новая прическа, ему удивительно идет»), что-то рассказывал мне, а ядаже не слышала. И только когда он свернул с проспекта на незнакомую мне улицу,вдруг спохватилась: