— Ладно, не лечи, — вздохнул Степанов, — считай, что осознал.

Некоторое время они молчали, дымя сигаретами и равнодушно провожая глазами со свистом проносившиеся мимо машины. Потом Степанов беспокойно завозился и, цепляясь автоматом, полез наружу.

— Ты куда? — спросил лейтенант.

— Отлить надо, — сказал Степанов. — Давление на клапан превышает критическую отметку. Аида, я угощаю!

— Что эк, — хохотнул лейтенант, — на халяву можно и отлить.

Треща кустами, они продрались через подлесок и встали рядышком на краю канавы, одинаковым движением задвинув за спину свои короткоствольные автоматы. Обоих слегка покачивало: жара и водка делали свое дело. Правда, жара уже спала: дело шло к вечеру, и солнце наконец провалилось в тартарары где-то за лесом, вплотную подступавшим к шоссе с запада.

— Сделал дело — гуляй смело, — глубокомысленно изрек лейтенант, сплевывая окурок в канаву и застегивая галифе.

— Чего-то мне, Петрович, не по себе, — возясь с пуговицами, признался Степанов. — Трясет меня чего-то. Это ведь и в самом деле — не трешки стрелять.

Лейтенант круто развернулся и пристально посмотрел на напарника. Выглядел тот и впрямь неважнецки, даже губы побелели. «Вот сука, — подумал лейтенант, только этого и не хватало. Ты еще заплачь, гнида». Вслух, однако, он произнес совсем другое.

— Баксы, Леша, — проникновенно сказал он, — баксы. Знаешь, сколько за эти деньги тебе надо на посту корячиться? Ты посчитай на досуге, подумай. И о том еще подумай, падла, — зашипел он вдруг, схватив сержанта за портупею и притянув его к себе вплотную, — что с тобой будет, если вздумаешь на попятную. Я тебя сам схороню, в этой самой трубе, — кивнул он в сторону смутно белевшего сквозь траву края кульверта, — вместе с клиентом схороню, понял?!

Напоследок крепко встряхнув ни с того ни с сего раскисшего сержанта, лейтенант отпустил портупею и, не оглядываясь, напролом двинулся к машине, слыша, как Степанов тяжело вздыхает и трещит ветками позади. Он хотел было остановиться и сказать сержанту что-то еще, но тут в машине пронзительно запищал зуммер. В три прыжка добежав до автомобиля, лейтенант вскочил в кабину и сорвал с подставки трубку радиотелефона.

— Шестой на связи, — успел бодро отрапортовать он, прежде чем до него дошло, что зуммер продолжает пищать.

— Твою мать, — с чувством сказал лейтенант и, не глядя швырнув трубку на сиденье, схватил лежавший на приборном щитке сотовый телефон. Некоторое время он молча слушал, сузившимися глазами глядя в сторону видневшегося сквозь занавес березовых ветвей шоссе. — Вас понял, — сказал он наконец. — Приступаю.

В открытой дверце со стороны водителя вопросительно маячило лицо сержанта Степанова, похожее в сгустившихся сумерках на бледную луну.

— Все, Леша, — сказал этому лицу лейтенант, — понеслась. Через десять минут он будет здесь.

Перегнувшись назад, он достал с заднего сиденья фуражку и полосатый жезл с подсветкой.

— Заводи, — скомандовал он, и патрульная машина, взревев изношенным двигателем, выкатилась из кустов и замерла на обочине шоссе.

Двенадцатилетний «опель-аскона» явно просился на свалку. Сквозь покрывавшую мятые крылья серебристую краску явственно проступали пятна ржавчины, передний бампер бессильно отвисал книзу, как слюнявая губа идиота, а изъеденный коррозией низ кузова напоминал причудливую бахрому. В правом верхнем углу лобового стекла красовался большой «паук», и во время движения вся эта конструкция натужно скрипела и дребезжала, грозя вот-вот развалиться и остаться посреди шоссе грудой ржавого, ни на что более не годного железа. Это самоходное некротическое явление неизменно вызывало у всех встречных и поперечных улыбки, в которых были и жалость, и презрение. Иногда на него показывали пальцем.

Тем не менее, двигатель этой развалюхи урчал ровно и мощно, и повороты она брала, не снижая скорости. Процесс разложения явно не пошел дальше кузова. Человек, сидевший за рулем серебристого «опеля», был прекрасно осведомлен о возможностях своего автомобиля и потому лишь кривовато усмехнулся, заметив повисший на хвосте джип. Поначалу он решил, что позади просто очередной любитель легких побед на шоссе, какой-нибудь бритоголовый недоумок, решивший покрасоваться перед новой девкой. Если это был «хвост», то вел он себя до неприличия нахально, просто лез в глаза своей наваренной на передний бампер хромированной рамой, на которой красовались аж шесть дополнительных противотуманных фар. Эти фары неотступно маячили в зеркале заднего вида, то приближаясь, то вновь отставая — недалеко, впрочем.

Водитель «опеля» снова улыбнулся, в который уже раз припомнив незабвенного Ремарка. Как же звали тот автомобиль в «Трех товарищах» — Карл? Вроде бы да. А может быть, и нет. Надо же, забыл! Он честно попытался припомнить вылетевшее из памяти имя и обескураженно покрутил головой, снова поймав себя на том, что постепенно, совершенно незаметно для себя забывает многое из того, что когда-то составляло, казалось, самую сущность его натуры.

— Ремарка надобно перечитать, — вслух сказал он, зная, что наверняка не дойдут до этого руки.

Между тем болтавшийся позади джип не отставал, несмотря на то, что «опель» задал весьма высокий темп гонки. Это было подозрительно, тем более, что в один из моментов, когда джип приблизился едва ли не на расстояние вытянутой руки, водитель «опеля» разглядел сквозь тонированное лобовое стекло двоих сидевших в кабине мужчин в солнцезащитных очках. И что характерно, никаких крашеных телок!

— Паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо просвистит она? — спросил он у зеркала заднего вида и вдавил педаль акселератора в покрытый потертым резиновым ковриком пол кабины. Форсированный двигатель бархатно взревел, принявшись с удвоенным аппетитом пить дорогой бензин, и утыканная дурацкими противотуманными фарами хромированная рама начала быстро уменьшаться в размерах.

Водитель «опеля» пошарил в бардачке и, наугад выбрав кассету, не глядя сунул ее в щель магнитолы. Грохот рок-н-ролла заглушил скрип и дребезжание дышащего на ладан кузова. Хромированная рама далеко позади сверкала бликами заходящего солнца и вскоре совершенно пропала из виду. Хвост, если это был он, безнадежно отстал.

— Гут, матка, — одобрительно сказал водитель своему автомобилю.

Он был даже отчасти благодарен тем двоим в джипе — сами того не ведая, они помогли ему проснуться. Сказывалось безумное напряжение нескольких последних дней, и на протяжении примерно двухсот километров он клевал носом, то и дело отключаясь от действительности, то забегая мыслями вперед, то возвращаясь назад, в полутемный, провонявший несвежим пивом и лежалой селедкой полуподвал, где за покрытыми липким светлым пластиком столиками гомонили, утоляя жажду, засаленные гуманоиды и где внешне совершенно неотличимый от них курьер с красными от недосыпания глазами передал ему безобидный с виду квадратик черной пластмассы компьютерную дискету, сказав при этом: