– Нужно поторопиться, Пиггс, – сказал другой, обладатель красного клетчатого шарфа и такой же кепки.

– И без тебя знаю, Смайли. Потащили.

– А что с корзиной делать?

– Оставь здесь. Она ей больше не понадобится…

…Леопольд Пруддс лежал на дне могилы и глядел на дождь, стучащий по стеклянной крыше Чемоданного кладбища. Серо-зеленые капли воды бились в нее и стекали, оставляя разводы, а по кладбищенскому парку гуляло эхо.

Он снова это сделал. Дождался, когда гробокопатели мистер Дэрри и его сыновья уйдут, а затем спустился на глубину в шесть футов.

Лео забирался в могилы, только когда его подобие существования становилось совсем уж невыносимым. В такие моменты мир кругом утрачивал свои цвета и превращался в старую выцветшую фотокарточку, запахи исчезали вовсе, а звуки сливались в неразборчивый гул. В груди при этом появлялась неимоверная тяжесть, ноги начинали словно врастать в землю.

И только на дне, буквально в сырой земле, ему становилось легче. Он приходил, ложился в очередную пока еще пустую могилу и просто какое-то время глядел на грязное небо, проглядывающее через такую же грязную стеклянную крышу. Лежа на дне без движения и едва дыша, он ощущал себя героем своего собственного скорбнянса – грустного похоронного романса, сыгранного на трубе среди надгробий.

Печальная музыка сплетается с ветром, летит по воздуху вместе с подхваченными осенними листьями, сливается с каплями дождя. Она повествует о том, как молодой мертвец бродит по земле много после срока своей кончины.

Эта придуманная им самим история успокаивала его, но всякий раз неожиданно и резко обрывалась, оставляя после себя пугающую неизвестность и повисший в воздухе вопрос: «Что же будет дальше?». И тогда ему не оставалось ничего иного, как самому выяснить это… Он выбирался наверх и снова на какое-то время притворялся живым. Ради отца.

Отец, разумеется, убеждал Лео, что тот просто сошел с ума. И пытался заставить его выбросить «все эти бредни» из головы.

Господин Пруддс был суровым человеком, которого уважали не только в Саквояжном районе, но даже в Блошином, за каналом. Здесь все знали главу погребального оркестра, более того – с его участием в городе даже ходили поговорки, вроде «Слышишь Пруддса – кто-то освободил комнату»; или проклятия в духе «Да чтоб по тебе сыграл Пруддс!».

Уильям Пруддс был воспитан еще при старых порядках и все, что не понимал, называл глупостью и чепухой. Такие люди не признаются никому, когда испытывают душевную боль, считая, что душевная боль – удел дам и неженок. Они скрывают ее в глубине, «под половицами», прячут ее за злостью и грубостью. Лео знал, что папа его любит, знал, что своими выходками ранит папе сердце, но считал, что отцу просто нужно понять и смириться. Рано или поздно ему придется. Тем более осталось недолго.

С каждым новым приступом Лео становилось все тяжелее выбираться из могилы, и он все явственнее ощущал, как садится завод у машины, что заменяет ему сердце. Леопольд Пруддс совсем истончился, он почти закончился…

– Эй, ты, Мертвяк! – раздался вдруг знакомый дребезжащий голос.

– Да нет его там, – добавил не менее знакомый сопливый бубнёж в нос.

– Говорю тебе, он там: уже заселился и обживается!

Лео вздохнул: сейчас начнется…

Над могилой показались две пучеглазые ушастые рожи. Джимми и Бенни.

– Я же говорил! – воскликнул Бенни. На его лице появилось самодовольное выражение – кажется, они с Джимми заключили пари. – Так и знал, что ты здесь обнаружишься. Как тебе там, не тесно?

Джимми добавил:

– Ох, что будет, когда папа узнает, что ты снова забрался в чужую могилу! Вот он тебе задаст! Как тогда: будешь целую неделю дуть в забитую трубу.

– А мы ему всё расскажем.

– Уж не сомневайся!

– Папа велел не опаздывать – мы разучиваем новый скорбнянс. Там очень сложные партии, но тебе понравится – называется «Меланхоличный Мертвец» – прямо про тебя…

Головы братьев исчезли.

Прежде, чем удалиться, Бенни взял горсть земли и швырнул ее Лео прямо в лицо. Братья со смехом ринулись прочь, а Лео остался внизу отплевываться. На большее они не решались: как-то они уже пытались его засыпать, но тогда получили от отца такую взбучку, что Лео стало их даже немного жаль.

Он не держал на них зла. В целом, они были неплохие и шпыняли Лео лишь по причине его, как ошибочно называет это доктор Доу, болезни. Прежде, когда мама еще не переселилась на это кладбище, трое братьев Пруддс были очень дружны, то и дело вместе влипали в различные переделки и всегда защищали друг друга от чужих мальчишек.

Те времена прошли. Ее больше нет и его больше нет…

…Дождь усилился. Кладбищенские часы отзвонили шесть часов вечера. Гулкое металлическое эхо разошлось по застекленному парку, и Лео показалось, будто он забрался внутрь бутылки, по которой постучали дверным ключом.

Эхо смолкло, на кладбище снова стало тихо, а затем он услышал неподалеку голоса и характерный звук вгрызающейся в землю лопаты.

Сперва Лео подумал, что вернулись братья, но тут же различил имя, брошенное кем-то раздраженно: «Смайли». И то, как это имя было названо (вкрадчиво и глухо), вызвало у него любопытство. Возможно, кто-то упрекнул бы Лео, сказав, что мертвецы не могут испытывать любопытство, но в ответ он бы лишь пожал плечами и предположил, что в машине в его груди, по всей видимости, просто произошел какой-то случайный сбой.

Лео поднялся на ноги и пододвинул табуреточку на веревке, с помощью которой выбирался наружу. Встал на нее и осторожно выглянул из могилы.

В сгустившейся вечерней темноте у могилы похороненного утром мистера Селзника он различил две фигуры с лопатами в руках. На земле рядом с ними стоял потайной фонарь со специальной крышкой, которая не пускала свет наверх, вместо этого расстилая его по земле. Неизвестно каким чудом эти двое умудрились провести меж практически наваливающихся друг на друга надгробий-чемоданов свой экипаж, но факт оставался фактом – небольшой паровичок с круглыми фарами и горбатой складной крышей стоял практически на краю раскапываемой могилы.

«Похитители трупов!»