– Пыль! – окликнул он. – Тучи пыли впереди. Натянув поводья, путники принялись озираться в поисках укрытия. Но спрятаться на прибрежной равнине было попросту негде.

– Возвращаться нельзя – значит, придется ехать вперед. Вон к тем деревьям, – дон Амбросио указал на небольшую рощицу сбоку от тропы. – Надо успеть туда прежде них.

И галопом припустил вперед. Ослы последовали за ним, громкими криками выражая протест, когда Мигель принялся грубо охаживать их палкой, чтобы они прибавили ходу. Издали уже отчетливо доносился топот марширующего войска, продиравшегося через кусты между деревьями. Едва путники успели укрыться, как показались первые шеренги солдат в голубых мундирах.

Пыльные, потные и усталые, они все-таки продолжали упорно шагать вперед. Во главе колонны ехал офицер на коне. Мушкеты на плечах, тяжелые ранцы за плечами. Захватчики. Французы.

Спрятавшись за деревьями, двое путников смотрели, как длинная колонна тянется мимо. Но даже когда войско прошло, они не покинули убежища на случай, если будут отставшие от основных сил. И такие действительно обнаружились – ковыляющая команда, понукаемая охрипшим сержантом. Лишь когда тропа освободилась окончательно, путники выбрались из зарослей и продолжили свой путь.

***

Уже смеркалось, когда копыта животных наконец зацокали по булыжным мостовым Веракруса. Теперь процессию возглавил дон Амбросио, выбиравший окольный путь по глухим переулкам, избегая широких улиц и людных площадей. Единственные встретившиеся им французы – несколько подгулявших солдат, пьянствовавших перед pulqueria , – были настолько пьяны, что даже не разглядели их. Миновали оживленный, запруженный толпами рынок, над которым витали насыщенные ароматы только что смолотых специй и перца-чили. Большинство лавок уже закрывалось на ночь, хотя некоторые индианки все еще сидели рядком вдоль стен, выставив на продажу пригоршни свежих лаймов . Когда же путники выбрались из переулков в район порта, уже совсем стемнело. Но при ярком свете полной луны дон Амбросио как-то ухитрился отыскать путь во двор, заваленный сетями и разнообразными снастями. Стоявший на лестнице толстяк как раз тянулся к фонарю, чтобы зажечь его, кряхтя от натуги и шатко балансируя на деревянном протезе. В конце концов фитиль занялся, толстяк задул спичку и обернулся на приветственный оклик дона.

– Добрый вечер, Паблосито. Мы одолели долгий путь и очень устали.

– Дон Амбросио! – Спустившись с лестницы, Пабло протопал через двор и по-медвежьи сжал его в объятиях, потому что оба издавна дружили. – Заходите же, выпьем малость мескаля, самого наилучшего из города Текила. Оставьте своих животных тут, мои люди о них позаботятся.

– Я останусь при них, – отозвался Мигель.

– Хорошенько пекись о Росинанте, пока меня не будет, – сказал дон Амбросио, отвязывая от седла свою скатанную постель.

– Как всегда. Вам известно, когда вы вернетесь?

– Пока нет. Если смогу, дам знать Пабло, и он найдет способ переслать весточку к тебе в деревню.

Взяв у дона скатку, Пабло направился к дому первым.

В ярко освещенной кухне он открыл шкафчик, извлек оттуда бутылку, со стуком поставил на стол, пододвинул гостю нарезанные лаймы и миску с солью. Кивнув в радостном предвкушении, дон Амбросио взялся за стаканчик. Насыпал соли на перепонку между большим и указательным пальцем, затем лизнул соль и одним глотком осушил стаканчик мескаля. Впился зубами в лайм, высасывая сок, чтобы все три ингредиента образовали во рту восхитительную смесь. Derecho . Только так и не иначе можно пить огненный спирт таguey .

Смачно облизнув губы, дон Амбросио утер их тыльной стороной ладони.

– Восхитительно. А теперь скажи самое главное: корабль уже пришел?

– Не только пришел, но и дожидается уже три дня. Я толковал с ними, но они и слушать не хотят. Говорят, что торчать в порту больше не могут. Капитан хочет уйти на рассвете.

Дон Амбросио подскочил, непроизвольно схватившись за карман с книжкой, чтобы убедиться, на месте ли она.

– Тогда мне надо идти сию же минуту.

– А вы разве не покушаете перед уходом?

– Ты уверен, что они не отплывут до рассвета?

– Капитан дал мне слово.

– Тогда я принимаю твое любезное предложение. По пути мы перекусили только холодными тортильями.

– Мы покушаем came asada . Это вас подкрепит. Вы можете оставить свою лошадь у меня, коли хотите.

– Спасибо за любезное предложение. Но Мигель возьмет ее с собой в деревню. Ему уже доводилось это делать. Он верный человек.

Кивнув, Пабло вогнал пробку в горлышко бутылки с мескалем и передал ее дону.

– Возьмите и вот это. Там, куда вы едете, ее тепло вам пригодится.

Они быстро поели. Покончив с едой, вышли, и Пабло, заперев за собой дверь, повел дона вдоль причалов. У последней пристани стоял закопченный пароходик с гребными колесами по бокам. Быстро распрощавшись с Пабло, дон Амбросио вскарабкался по сходням на пустынную палубу. Но она только казалась пустой; через пару секунд он разглядел рдеющий во мраке ходовой рубки кончик сигары. Выйдя оттуда, человек в мундире подозрительно оглядел пришельца.

– Что вы делаете на корабле? Говорите. Наblа listed ingles? .

– Совершенно верно, сэр, я и вправду говорю по-английски. А теперь не будете ли вы любезны поведать мне, не с благородным ли капитаном сего замечательного судна я имею честь говорить?

– Так точно.

– Тогда я тот человек, какого вы ожидали.

– Мистер О'Хиггинс?

– Собственной персоной. Благодарю, что ждали меня столь долго, но теперь ваше ожидание окончилось. Если у вас нет иных оснований пребывать в этом порту, позвольте мне порекомендовать вам отчалить при первой же возможности. Я располагаю сведениями величайшей важности.

Не успел дон Амбросио О'Хиггинс договорить, как капитан уже принялся рявкать команды. В машинном отделении кочегары щедрой рукой подкинули угля в теплившиеся топки. Матрос спрыгнул на берег, чтобы отдать швартовы, и тотчас же метнулся на корабль, медленно отваливший от причала. Большущие гребные колеса медленно провернулись, потом быстрей, еще быстрей – и забили воду, увлекая пароход из гавани. Как только корабль вышел в открытое море и удалился от земли, на корме подняли флаг.

Полная луна бросила ясный свет на звездно-полосатое полотнище, гордо заполоскавшееся на ветру.

От Белого дома до военного министерства было рукой подать, и Авраам Линкольн решил прогуляться пешком, чтобы хоть на пару минут забыть о бремени на его плечах. В Вашингтоне стояли считанные благоуханные дни, отделяющие снега зимы от летней духоты, когда в воздухе веяло весной – вперемешку с неизменным зловонием конюшен. Проходя мимо зацветающего кизилового дерева, Линкольн остановился, чтобы полюбоваться, но не мог предаться наслаждению всей душой, потому что тень заботы омрачала даже самые светлые мысли, многочисленные проблемы застилали красоту цветов дымной пеленой. Он никак не мог позабыть о проблемах Юга, как и об участи бывших рабов. Попыткам сделать негров полноправными членами общества противостоят изрядные силы. Опять же британцы, куда от них денешься, вечно эти британцы! Все никак не смирятся с поражением. Останавливают американские корабли в открытом море и досматривают, пробуждая отголоски войны 1812 года . А теперь, видимо, пришли вести и похуже. В коротенькой докладной записке из военного министерства сквозил намек на более серьезную угрозу хрупкому миру и звучало весьма настойчивое предложение прийти незамедлительно.