– Жарко, старина, чертовски жарко. Мы ведь в тропиках, понимаешь ли, – отозвался майор, глядя на бурлящие толпы, заполонившие крохотную рыбачью деревушку Салина-Крус, расположенную на тихоокеанском берегу Мексики. Прибытие транспортных кораблей, теперь стоявших на якоре неподалеку от берега, изменило здешнюю жизнь до неузнаваемости. Поля вытоптали, чтобы расставить палатки. Местные жители в белых одеждах и широкополых шляпах совершенно затерялись среди массы английских солдат в разнообразнейших мундирах. Многих выгнали из домов, чтобы офицеры могли устроиться с удобствами. Лишившиеся крова индейцы построили тростниковые хижины на берегу, с невозмутимым спокойствием дожидаясь ухода рослых чужестранцев, а до той поры зарабатывая столь нужные деньги продажей свежей рыбы захватчикам.

– Мадрасские саперы и минеры, – указал майор вилкой, – должны работать в этом климате куда лучше, чем шервудские егеря и гвардейские драгуны.

– Жара… – кивнул в знак согласия капитан. – И болезни, нигде от них не скроешься. Под этим солнцем люди выдыхаются, едва приступив к работе. И хиреют. Что ни день, кто-нибудь да подхватит лихорадку и помрет. Надо думать, постройка этой дороги обходится нам в десяток человек на каждую милю.

– Я бы сказал, ближе к двадцати. Погляди-ка на новое кладбище на берегу.

– Чересчур гнетущее зрелище. Итак, скажем, от Тихого океана по прибрежной равнине до Атлантического миль сто. Такими темпами мы положим на это целый полк.

– Да еще столько же до Веракруса, если не больше.

– Да, но там местность ровная, как стол. Как только дорога дойдет до равнины, нужно будет лишь ровнять уже проложенную там ослиную тропу.

– Дай бог, чтобы ты оказался прав. Англия чересчур далеко от этой вонючей дыры. Боюсь я, что тоже помру здесь и меня похоронят в этой заплесневелой земле. Я уже отчаялся когда-нибудь узреть благословенно прохладные, окутанные туманом родные берега снова.

Сидевший за соседним столиком смуглолицый мужчина вроде бы и не замечал их. Его тонкая рубашка куда больше подходила для подобного климата, чем их суконные мундиры, а трапеза из guacamole И juevos rancheros не в пример легче и приятнее для желудка. Собрав остатки блюда с тарелки половинкой свежей тортильи, он запил трапезу черным кофе, перевел дух и негромко отрыгнул. Стоило ему вальяжно поманить рукой, как трактирщик ринулся к нему.

– A sus brdenes, Don Ambrosia .

– Unpuro .

– Ahorititita .

Толстый владелец cantina поспешил прочь, чтобы через секунду вернуться с открытой коробкой длинных сигар, представив их для осмотра. Дон Амбросио, не торопясь, выбрал одну, затем поднес к уху и покатал между пальцами, проверяя, хорошо ли она свернута. Потом открыл большой складной нож и осторожно отрезал кончик черной орисавской сигары. Трактирщик Чучо чиркнул серной спичкой и дал посетителю прикурить.

– Эй ты, еще вина! – крикнул капитан. Чучо даже бровью не повел, пока сигара не разгорелась как следует.

Лишь после этого он неторопливо сходил в кладовую, чтобы минуты через три вернуться с глиняным кувшином.

– Обслуживают тут только местных, а? – капитан устремил хмурый взгляд на смуглолицего, неспешно испускавшего в воздух клубы густого ароматного дыма.

– Наверное, это оттого, что он говорит на местном наречии.

Чучо небрежно поставил кувшин, вино плеснулось, немного пролилось на стол, и трактирщик лениво вытер лужицу своим грязным фартуком. Отхлебнув вина, майор Чалмерс с праздным любопытством поглядел на мужчину за соседним столиком, теперь тем же складным ножом точившего карандаш. Отложив нож, тот раскрыл небольшую книжечку в кожаном переплете и принялся что-то записывать. Увидев это, охваченный подозрениями майор сурово сдвинул брови.

– Послушай-ка.., это что за олух?

– Mande ?

– Вон тот человек, который пишет. Кто таков?

– А… Это дон Амбросио. Большой плантатор из Санто-Доминго-Теуантепек . Много земля, много деревья с фрукты.

– Ближайший городишко вдоль по дороге, – проворчал капитан. – Чего он там строчит в этой дерьмовой книжонке? Он что, подслушивал нас? Мне это совершенно не по душе.

– Как и мне, – угрюмо поддержал подозрительный Чалмерс. – Если он говорит по-английски, то мог без труда подслушать наш разговор. Понимает ли он по-английски?

Пожав плечами, трактирщик почтительно обратился к благородному посетителю:

– Mil perdones, Don Ambrosio. Habia usted ingles ?

– Solamente espanol, Chucho .

– Он говорит, что только испанский. Ни один не говорит тут английский, кроме меня, потому что я работай с гринго на norte . Большинство не говорит даже испанский, имеет свой собственный язык…

– Мне на это глубоко наплевать. Единственное, что я хочу знать, что он пишет в своей дьявольской книжонке?

Чучо возвел очи к небесам, будто искал там поддержки и вдохновения.

– Дон Амбросио очень великий человек, он также великий, как это вы говорите, он poeta.

Услышав свое имя, дон с улыбкой обернулся к офицерам.

– Poesia, si.  – Перелистав книжечку, он отыскал нужную страницу и принялся читать с пылом истинного южанина:

Мексиканцы, вставайте, настала пора!

Чужеземец глумится над святою землей,

И Отчизна сынов призывает на бой,

Эту нечисть прогнать со двора.

Пусть от грохота пушек дрожит небосвод

И вздымается пламя стеной,

Коль на праведный бой выступает народ,

Нет преграды ему под луной!

Заслышав стихи, заскучавшие офицеры снова сосредоточили внимание на своих жестких бифштексах. Чучо выслушал декламацию стоя, широко распахнув глаза от восторга, и неохотно повернулся лишь после того, как офицеры громогласно потребовали счет. Как всегда, при виде цифр они принялись костерить его, обзывая ворюгой. Он скрепя сердце уступил и все равно содрал с них втридорога.

Лишь когда англичане расплатились и ушли, дон снова перелистал страницы книжки, чтобы проверить свою память. Совершенно верно, гвардейские драгуны и бенгальская кавалерия. А еще бомбейская пехота. И сколько человек умирает ежедневно. Просматривая исписанные страницы, он довольно кивал. Хорошо, весьма и весьма хорошо. Более чем достаточно. Пребывание в этой деревне подходит к концу.