Когда незнакомые люди спрашивают меня о жизни, я коротко и быстро рассказываю им о своем тернистом прошлом, о семье, будто бы принимая вызов.

«Девятого июля 1992 года были похищены мои дети, Аддин и Шахира, и с тех пор я ни разу их не видела».

С того самого дня, как мой бывший муж, Бахрин, похитил наших детей, я отчаянно пыталась вернуть их обратно. Однако лейбористское правительство Австралии как раз вело переговоры о соглашении по обороне и сотрудничеству с Малайзией, чтобы продлить пользование базой в Баттеруорте, на острове Пинанг, и Аддина с Шахирой было решено принести в жертву на алтарь стратегической дипломатии и интересам обороны страны.

Меня обвиняли в том, что я использую средства массовой информации в своих интересах, и осуждали за это. Я решила не прекращать выступления в медийных компаниях и пользовалась любыми предоставлявшимися мне возможностями, уповая уже лишь на то, что новости, что я не собираюсь сдаваться, дойдут и до Аддина с Шахирой и они узнают, как сильно я их люблю и обязательно добьюсь их возвращения.

В это русло я направила весь опыт работы с телевидением и печатными органами, свой и своих ближайших друзей. Неужели они думали, что врач станет ждать «скорую», чтобы оказать первую помощь своим поранившимся или пострадавшим детям? Вот я и бросила все имевшиеся у меня силы и знания, чтобы им помочь.

Со временем я начала использовать те же умения для того, чтобы помочь другим детям, и это стало лишь логичным продолжением моей борьбы.

Я не могла и не собиралась бежать или прятаться от той боли, которую причинило мне похищение Аддина и Шахиры. Я могла пытаться заглушить эту боль на тысячные доли секунды, но все остальное время она пожирала мою жизнь. Она составляла неотъемлемую часть каждой ее стороны, проникая в мои отношения с мужем, Яном, издевалась надо мной, пока я занималась повседневными домашними делами. Простая загрузка стиральной машинки становилась настоящим испытанием: там не было детских вещей, и это значило, что жизнь остановилась. Но на самом деле жизнь шла своим чередом, как бы я ни старалась оттолкнуть ее прочь от себя. Простое существование уже казалось мне предательством по отношению к тем страданиям и смятению, которые испытывали мои дети.

Им страшно сейчас? Пытаются ли они утешить друг друга? Неужели они каждый вечер засыпают в слезах? Когда представители австралийского правительства намекнули мне, что дети могут находиться в Индонезии, на пути в Малайзию, я чуть не перевернула землю, разослала адвокатов на все острова Индонезии, пытаясь законным способом прекратить путешествие бывшего мужа через архипелаг. Но эти усилия не увенчались успехом, в основном из-за несговорчивости моего правительства, когда серые кардиналы от политики отказывались раскрыть местонахождение детей, несмотря на то что разведка и Министерство иностранных дел располагали этой информацией.

Если быть до конца честной и погрузиться в самые темные и болезненные глубины самоанализа, то надо сказать, что я начала избегать полноценной с эмоциональной точки зрения жизни, когда нежелание произносить обычные в общении фразы превратилось в ощущение абсолютного одиночества, сколько бы людей меня ни окружало. Теперь мои списки покупок были лишены таких напоминаний, как «обязательно купить сухие завтраки» или «заскочить в аптеку за мазью от кашля для Аддина», и я изо всех сил старалась цепляться за рутину. Мне было невыносимо трудно сохранять нормальные отношения, потому что я уже была лишена части своей семьи, поэтому начала выстраивать новые границы между собой и окружавшими меня людьми, переосмысливать глубину и условия своих интимных отношений. Часть моей души затвердела, как высохшая лоза винограда, другая же непонятным образом отозвалась на давление гнетущих все мое существо обстоятельств, не позволявших мне быть той, кем я была в прошлой жизни. Эти невидимые обманчивые путы давали мне возможность расти только в одном направлении, вынуждая искать других родителей, испытывавших те же страдания и одиночество, что и я.

Я думала, что, узнав о таких же, как я, родителях, найду поддержку, совет и недостающие мне знания. В те дни мне не хватало мудрости, но благодаря настойчивым советам проницательной подруги, Мэри Мор, я поняла, что пришло время обратиться за помощью к независимому профессионалу, потому что сама выбраться из бездонной пропасти горя я уже не могла. Инстинктивно я ощущала, что мне к тому же нужна поддержка, чтобы «вырастить» похищенных детей, принять тот факт, что время идет, они взрослеют и тоже проходят через испытания. Я должна была понять, как именно это происходит и со мной, и с ними. Если я собираюсь в будущем исполнять роль их матери, мне нужно знать, как они развиваются.

Дело в том, что я балансировала на краю нервного истощения, изматывая себя до состояния, граничащего с критическим. В это время я как раз занималась написанием первой книги, «Как я была принцессой», мучилась с разработкой и составлением сценария и плана работы над фильмом, который мы должны были снимать в нескольких странах. Я неслась по жизни с лихорадочной скоростью, стараясь занять себя всем, что попадалось под руку, только чтобы не оставлять себе ни единой свободной минутки, чтобы по вечерам замертво падать на кровать. Мне становилось все сложнее игнорировать возникшее между мной и мужем отчуждение. Трещины в основании нашего брака стали напоминать состояние почвы после землетрясения. Некие силы, часть которых я пробудила в себе сама, чтобы справиться с горем, подталкивали меня к краю пропасти, и я понимала, что не смогу удержаться там, если не предприму решительных действий.

В детстве я стала жертвой сексуального насилия в доме моей матери и отчима, и позже они часто избирали меня мишенью своих манипуляций, поэтому с возрастом я стала очень скрытна в своих чувствах, особенно в страдании. Благодаря встречам с доктором Джули Джоунс, с которой мы виделись дважды в неделю, ко мне постепенно стала возвращаться ясность мысли, и я наконец смогла посмотреть на то, что со мной происходит, со стороны. Потом сумела представить себе и то, как именно я бы хотела жить и что чувствовать, когда верну своих детей.

Не ограниченная социальными условностями свобода Джули выражать чувства оказала на мою душу такое же действие, как драгоценная вода на иссохшего от жажды путника. Избавившись в конце концов от необходимости облачать свои чувства в приличествующие случаю формы выражения, которая сдерживала меня все время с момента похищения детей, я смогла разобраться в своих мучительных снах и защититься от банальности и пошлостей, которые люди считали нужным высказать мне. Что я могла ответить, когда, ощутив сочувственный взгляд и дружеское прикосновение, услышала незабываемую фразу, произнесенную дрожащим голосом: «Как я вас понимаю, у меня самой только что умерла кошка!»

Где-то в глубине сердца я понимаю, что горе многолико и одновременно едино, и только пережитое человеком позволяет ему сострадать и оценивать глубину своих и чужих страданий, поэтому научилась делать глубокий вдох и произносить в ответ на подобные слова что-нибудь сочувственное и утешительное.

К счастью, с Джули я могла поплакать и посмеяться над всем тем, что мы позже стали называть «кошачья утрата», не боясь больше нарушить врезавшуюся мне глубоко в сердце необходимость быть вежливой. Джули оказалась потрясающе чутким профессионалом, специальность которого заключалась в оказании помощи людям, погруженным в горе. Все выглядело так, будто ничто не способно смутить или сбить с толку эту женщину. Невзирая на все мои изначальные опасения, она сумела укрепить меня в знаниях о самой себе, дав силы справляться с болью. Я стояла на пороге следующего этапа своей жизни: далеких путешествий с единственной целью – рассказать о преступлениях, схожих с тем, что разрушило мою семью. Для этого мне было необходимо все новообретенное равновесие, и с помощью Джули я расправила плечи и сделала шаг вперед.