— Я видел, как вы говорили с Галаховым, — сказал мне Бэзил спустя пару минут после начала танца.

— Да, — буркнула я, слишком занятая правильной постановкой ног (это был мой первый прилюдный танец, до того, я танцевала только с роботом-учителем).

— Удивительно даже, что он с вами говорил, все считают, что Галахов, немного э-э-э… надменный, — продолжал говорить Бэзил.

Фамилию «Галахов» Бэзил произносил очень почтительно, чуть ли не с придыханием.

— Да нет, он нормальный, не надменный, а, скорее, даже наоборот…

Но про себя я сделал пометку, что неплохо бы сообщить Галахову, как его все здесь воспринимают. Пусть работает над собой.

— Я просто облила его вином. Случайно. Вот разговор и завязался.

— А вы ведь дочь Анны Норовой? — спросил меня Бэзил.

Я уже говорила, о том, как тяжело мне было когда посторонние вспоминали мою мать.

— Да, — сухо ответила я, с льдом в сердце ожидая, что меня сейчас начнут расспрашивать о болезни моей матери, о её кончине, скажут в очередной раз что я «почтительная дочь».

Но Бэзил оказался молодец, он сразу понял, что я не хочу об этом говорить.

— Я просто думал, уж не из-за этого ли вам удалось разговорить Галахова. Ведь ваша мать так известна, то есть была…

Разговор стал принимать какой-то нудный оборот. И я решила, что если Бэзил и дальше продолжит выпытывать у меня подробности моего полуминутного разговора с Галаховым, то я просто брошу его посреди танцевального зала и уйду. Но Бэзил не стал, он собрался с духом, и сообщил мне:

— Вы так красивы. Белый вам очень к лицу.

Я вспыхнула радостью, и тут же смутилась. Мне никто никогда не делал комплиментов, и это оказалось очень приятно.

— Спасибо, — сказала я, заглядывая Бэзилу в глаза.

— Я раньше не видел вас на балах.

Сообщать Бэзилу, что я пришла на бал, только потому, что мне позарез нужен жених, я не стала. Его взгляд, в котором читалось острое желание нравиться, к откровенности не располагал.

— Вот, решила начать выезжать на балы.

— Я очень этому рад.

И музыка кончилась. Бэзил поклонился мне и отвёл к Карензе. Танцевать два раза подряд с одним и тем же кавалером было нельзя, и следующий танец я танцевала с каким-то щуплым и нервным мальчиком, явно смущавшимся своей взрослой роли, а потом моим кавалером стал Изакку Ида, изящный молодой человек со жгучим взглядом тёмных глаз. Заведующий лабораторией, кандидат каких-то там наук, которые я не смогла упомнить. Номер два в моём списке женихов. Каренза приложила прямо таки титанические усилия, чтобы свести нас в этом вальсе — но всё было напрасно. Это был как раз тот случай, когда моя нелюбовь к наукам сослужила мне дурную службу. Приветливо улыбавшийся Ида, завёл разговор о таких высоких материях, о каких я и слыхом не слыхивала. В его речи я понимала только предлоги. И с каждым неотвеченным вопросом улыбка на лице Изакку Иды таяла как мартовский снег.

— Ужас, полное фиаско, — сказала я Карензе, когда господин Ида торопливо меня покинул, — он умеет говорить только о науке. А я не умею.

— Печально, но этого можно было ожидать. Вычёркиваем. Кстати, господин Бибиан спрашивал меня о тебе.

— Бэзил?

— Нет, его отец. И это гораздо лучше, значит, семья Бибиан в тебе заинтересована.

Я что-то промычала в ответ, и на этом содержательная часть моего первого бала была закончена. Двух последних потенциальных женихов, Риола Талека и Жедео Уктабии на этом балу не было, остальные молодые люди все как один казались мне скучными. Бэзил больше ко мне не подходил. И я еле дождалась окончания танцев.

Следующий мой выход в свет состоялся через неделю. Меня и Карензу пригласили на званый ужин. Вальсов и мазурок, там, по счастью, не предполагалось, зато был ужин (отдельно это отмечаю, потому что к тому времени мы с Карензой уже пол месяца сидели на почти одних крупах), а, так же, было немножко самодеятельности — присутствующие барышни и кавалеры должны были что-то спеть, или сыграть. Я не стала утруждаться, и разучила для этого вечера лёгкую песенку, бывшую тогда в моде. Каренза взялась аккомпанировать мне на рояле. Платья мы выбрали соответствующие: тёмный, струящийся шёлк для Карензы, и довольно свободное бирюзовое платье для меня. Голову мою украшали цветы, талию — широкий лиловый пояс.

— Я договорилась, что ты будешь петь последней, — шепнула мне Каренза, когда все мы, и я и она и гости, расселись на изящных золочёных стульчиках, — а перед тобой будет петь Жедео Уктабия.

Жедео Уктабия, — мой жених номер три. Потомственный учёный, член семьи, все представители которой из поколения в поколение были профессорами и докторами наук. Богатейшая, известнейшая семья. Самые сливки общества агломерации Урана. Правда, лицом Жедео не особенно вышел, и, к тому же, был слегка полноват, но взгляд его распологал к себе, в умном и добром взгляде Жедео Уктабии мне виделось что-то особенное. Кроме того он, как и я, любил музыку. Поэтому я отвела ему в моем списке уверенное третье место.

Как пели все я описывать не буду — спели и ладно. Всё таки, самодеятельность это не то, чему стоит серьёзно уделять время. Девушки заливались соловьём, мужчины басили, дамы барабанили пальцами по клавишам. Настал черёд петь Жедео Уктабии. Он вышел, переваливаясь с ноги на ногу, близоруко улыбнулся кому-то в первом ряду, и принялся петь. Пел он неплохо — примерно так же как и все. Я старательно строила ему глазки, и, он, кажется, пару раз на меня в ответ посмотрел, но ручаться в этом не могу — по причине его вышеупомянутой близорукости.

— Теперь наш черёд! — подтолкнула меня Каренза.

Это было моё первое выступление на людях. Я смущалась, терялась, но бежать мне было некуда. Каренза уселась за рояль, провела пальцами по клавишам — и мне показалось, что играет она куда лучше, чем я могу спеть. Я открыла рот, и дрожащим голосом завела:

Текст этой песенки казался мне глупым и раньше, сейчас же я буквально страдала от каждой строчки, и каждую строчку ругала себя за лень. Почему я не выучила что-то хоть сколько-нибудь пристойное? Зачем взялась петь всем известный шлягер? И зрители мои, судя по всему, были со мной согласны. На лицах ближайших мне дам и кавалеров застыла терпеливая скука, на задних рядах кто-то зевал. Все терпели. Но их — и моим — мукам, все же, пришёл конец. Песня завершилась. Все принялись хлопать. И, обведя зрителей взглядом я поняла, что Жедео Уктабии в зрительном зале нет.

— Ладно, может, это даже к лучшему, — сказала мне Каренза, — хорошо, что Уктабия тебя не слышал. Ты пела ужасно.

Потом был ужин, на котором я сидела между каким-то седовласым господином, и равнодушным молодым человеком, небрежно ронявшем мне дежурные вежливости. За этим надменным щеголем сидела Каренза, а за ней — Жедео Уктабия. Так что я не могла бы с ним поговорить, даже если бы очень захотела. Но после ужина был кофе, проходивший в более расслабленной обстановке у камина, и тут Каренза нашла таки способ, свести меня с моим потенциальным женихом. Подплыв к нему, вроде бы для того, чтобы продолжить начатый за столом разговор, она проболтала минуты две, а потом сказала: