Килрой 2.0 смиренно улыбнулся и, покачиваясь в кресле, начал перебирать каталоги записей. Его ум молниеносно оценивал важность сообщений для следующих обновлений его веб-страниц. Под столом жужжали кулеры. Деревянное кресло поскрипывало в такт его движениям. Стены молчали, и он был благодарен им за это. Воцарившаяся тишина напоминала ему песчаный замок: хрупкий, золотистый, быстротечный.

Внезапный стук в дверь разрушил эту мирную вселенную. Килрой 2.0 испуганно оглянулся. Цепочки и замки гремели от ударов. Его взгляд метнулся к монитору номер три. В небольшом окне в углу экрана черным снегом метались точки. Кто-то отключил веб-камеру, установленную над входной дверью.

Стук снова повторился.

Килрой вскочил на ноги. Кресло упало на пол с грохотом, похожим на пистолетный выстрел. Его руки дрожали. Он метнулся к окну. Роковой момент настал. Они наконец нашли его. И теперь они заставят его исчезнуть. Они заберут слово Истины и превратят его в «пешехода»… «Я не позволю этому случиться… нужно выбираться отсюда…» Он сорвал с окна лист алюминиевой фольги и, щурясь от солнечного света, вдруг задохнулся от страха. Там, снаружи, на пожарной лестнице стоял мужчина. Он с усмешкой смотрел на него через окно.

Килрой 2.0 тихо вскрикнул. Стук за его спиной прекратился. Дверь, почти сорванная с петель, с грохотом ударилась о стену. Он повернулся к прихожей, но в тот же миг оконное стекло за ним разбилось. К нему тянулись руки — изнутри и снаружи. Разряд электрошокера пронзил тело, и Килрой 2.0 понял, что ему не уйти. Он упал лицом вниз на деревянный пол, прогнувшийся под его 320 фунтами. Грязные очки заскользили по пыльным половицам.

Один мужчина отдавал приказы. Забрать компьютеры. И мониторы тоже. Ищите лэптопы, айфоны, «блэкберри» и сотовые телефоны. Зачистить всю квартиру. Жирного — в наручники.

Килрой слышал все. Он был напуган и весел. Они вытащили его обмякшее тело из квартиры и протащили вниз по лестнице. Когда они вышли из подъезда под яркий солнечный свет, в его уме мелькнула злая мысль. Он не мог показать им, что они смешны. Но в тот миг ему хотелось рассмеяться.

> здесь был килрой 2.0

Снаружи больницы могут отличаться и по виду, и по размерам, и по дизайну. Но внутри они все одинаковы. Лабиринты коридоров, хлопающие двери, однотипные этажи и стены, выкрашенные в тускло-коричневые или синие тона. В больницах предпочитают коллажи безмятежных цветов, которые не обижают и не дают обещаний.

Отец Томас шагал по коридорам больницы Святой Марии, проходя через многочисленные двери и стараясь не обращать внимание на запахи стерилизаторов и «солсбери стейк». Казалось, что они буквально сочились из стен. Если учреждение как-то связано с болезнями и смертью, эти ароматы насыщают воздух, постели и даже людей. За шесть лет, прожитых в сане священника, Томас побывал во многих больницах, похожих на эту, и все они пахли точно так же.

«Интересно, — подумал он, — а для докторов церкви пахнут тоже одинаково?»

Телефонный звонок, раздавшийся утром в доме Томаса, не был неожиданным и не вызвал удивления. Звонил Марк Макги. Гэвин, отец Марка, просил причащения. Томас знал этого человека, симпатизировал ему, восхищался его юмором и мужеством — по крайней мере последние три года. Гэвин Макги всегда оставался оптимистом. Но рак съедает все. Особенно оптимизм.

Три года Томас наблюдал, как его прихожанина медленно пожирала собственная мутировавшая плоть. Рак легких без труда выходил из ремиссий и пировал на здоровых клетках Гэвина. Томас верил почти всем доктринам, изученным в семинарии: постулатам о страданиях и таинственной роли Бога в болезнях и смерти. Но иногда ему казалось, что Бог не принимал участия в создании чудовищных вещей. Например, в порождении раковых опухолей. Возможно, то была частица Люцифера, оставленная им давным-давно после падения с небес, — проклятие, уничтожавшее жизнь и омрачавшее человеческое бытие. Рак не был худшим бедствием, случавшимся с хорошими людьми. Однако эта болезнь напоминала стрелу, выпущенную древним нечестивым злом.

Отец Томас нашел палату № 511 и постучал. Дверь открыл Марк Макги. Он пожал руку священника и пригласил его войти. Томас обнял Эллин, дочь Гэвина, и поздоровался с ее супругом. В ответ на их слова благодарности он кивнул и сказал, что воспринимает это не только как долг, но и честь для себя. Гэвин Макги был его другом, верным слугой Господа и добрым отцом, воплотившим в себе легенду о святом Варнаве. Люди, собравшиеся в комнате, улыбнулись, и Томас порадовался этому.

Несмотря на помрачение от болеутоляющих средств, Гэвин почти мгновенно узнал священника. Его некогда густые серебристо-рыжие волосы теперь почти полностью исчезли. Широкие плечи поникли; мускулистые руки иссохли до костей. Гэвин Макги подмигнул отцу Томасу, как бы говоря: «Я проиграл эту битву, но ни о чем не жалею».

— Здравствуй, Гэвин.

— Отец, я понял секрет, — ответил шепотом Макги. — То место, куда меня забирают, гораздо лучше этого. И еще… Все случается в свой срок.

Томас улыбнулся.

Макги кивнул своим взрослым детям. Сорок лет назад он был главной темой обеденных бесед в сонном Стентоне, штат Оклахома. Гэвин привлек свою бывшую жену к суду и получил опеку над Эллин и Марком. Шелли не годилась в матери, сказал он судье. Она пьянствовала, таскалась по барам и не могла подать детям правильный пример. Судья принял его сторону, и Гэвин стал первым мужчиной в Стентоне, выигравшим подобное дело.

— Жизнь — хорошая штука, — прошептал Макги. — Не так ли, святой отец?

— Да, Гэвин, жизнь хороша. Она прекрасна.

Томас выполнил последний обряд. Гэвин Макги поведал о своих грехах, попросил прощения и сказал, что верит в Отца, Сына, Святого Духа и Святую апостольскую церковь. Во время причастия он пожал руки своим детям, причастился, а затем, когда все закончилось, устало улыбнулся.

За шесть лет своей службы Томас видел подобную сцену дюжины раз. Комнаты и люди менялись, а суть оставалась неизменной: чья-то жизнь подходила к концу. Интересно, его родители успели почувствовать это примирение? Их смерть была внезапной. Но конечно, Бог продлил те последние секунды, и они испытали такую же умиротворенность, как Гэвин Макги.

«Нам всем даруется этот покой», — подумал священник.

Когда Томас вышел на парковку госпиталя и направился к своему «шевроле кавальер», его остановил вооруженный человек. Он вежливо попросил священника выполнять его указания. Зеленоглазый мужчина с коротким ежиком на голове (возможно, военный) сказал, что не ищет неприятностей и просто хочет, чтобы Томас сел в машину. Через секунду к ним подъехал «краун вик» с затемненными стеклами. Священник ответил, что не имеет при себе наличных денег. К тому же он занимался карате и обладал черным поясом первой степени. То есть в случае необходимости мог прибегнуть к самозащите.

Из машины вышли еще двое мужчин. Они тоже были вооружены. Их старший сказал, что вряд ли дело дойдет до карате.

Капелька пота скользнула вниз со лба Джея и, повисев немного на брови, упала на щеку. Ему хотелось смахнуть ее, но он не мог. Во-первых, из-за страха. Во-вторых, из-за того, что его руки были скованы наручниками. Два незнакомца, ворвавшиеся в его квартиру, расхаживали по гостиной, рассматривали мириады книг в шкафах и на полках и привередливо вертели в руках безделушки из далеких стран. Их белые перчатки из латекса создавали неприятный контраст со многими потемневшими от времени предметами.