Я боялся, что Ваха хватится и устроит в зиндане шмон. Но ему было не до того. Или он вообще не заметил пропажу патрона. Назавтра он срочно выезжал в Москву с удостоверением представителя президента Ичкерии.

После отъезда брата Султан стал чаще разговаривать со мной. Я вожусь с машиной, а он уродует мне мозг. Оказывается, он был раньше учителем истории.

– Знаешь, что такое лай? – спрашивает меня.

Я пожимаю плечами. Ясно, что он имеет в виду не обычный собачий лай.

– Лай – по-нашему раб, – объясняет Султан. – Раньше, до советской власти, у нас было целое сословие лаев. Если чеченец не чей-то господин, то какой он чеченец? Это время возвращается, Ванёк. Сейчас мы строим дома с капитальными зинданами. Заваруха с Дагестаном кончится, я тоже себе построю. Вы должны отвечать за то, что пришли в наши горы. Запомни, Ванёк, вы всегда будете у нас виноваты. Мы никогда не простим вам даже десятой доли того, что вы прощаете нам. Наша месть всегда будет страшнее вашей мести. А наши законы всегда были и всегда будут выше ваших законов. Потому, что мы сделаны лучше вас.

Султан показывает мне старинный орден с арабской вязью.

– Ну-ка, прочти, что написано.

– Кто думает о последствиях, в том нет храбрости, – читаю я.

– Правильно, – Султан оживляется. – Вы думаете, а мы не думаем. А пословицу нашу знаешь? Выше чеченца только Бог. А что поется в нашей лучшей песне, знаешь? «Один раз родились, один раз и умрем, зато какие песни будут петь о нас!»

– Наверно, Жилин и Костылин сидели в зиндане не у чеченцев, – говорю я.

– Правильно! – еще больше оживляется Султан. – Я тоже так считаю. Толстой – великий писатель.

Я очень его развеселил. Но я все равно избегаю смотреть ему в глаза. Он этого очень не любит.

– Вы нас за 200 лет так и не переделали, – говорит он. – А для вас общение с нами не пройдет бесследно. Вот увидишь, рабство пойдет по России.

У Султана звонит мобильник. Он включает аппарат, лицо его искажается злобой. Он говорит по-русски, и я понимаю, что Ваха схвачен в Москве.

Пряхин

Когда мне предложили возглавить спецгруппу МВД по розыску без вести пропавших сотрудников и военнослужащих, я согласился, не задумываясь. Хотя знал, что дело это опасное. Может быть, опаснее, чем любое другое на этой войне. Но я стараюсь об этом не думать. Я стараюсь вообще ни о чем всерьез не задумываться. Это мешает делу. Моя задача – привезти в семью денег и купить «форд-мондео». Это единственный смысл моего пребывания в Чечне-Ичкерии. Все остальное – демагогия.

Спецгруппа – одно название. Входит в нее, кроме меня, только мой помощник. Гера Рытиков, мой напарник по работе в УВД. Гера согласился по тем же мотивам. Бабки правят сегодня миром, бабки…

Говорят, дипломатия – искусство возможного. То же можно сказать и о нашей работе. Только, в отличие от дипломатов, тут каждую минуту рискуешь головой. На дороге можешь налететь на фугас. Или на засаду. Нарвешься на отморозков, они тебя самого в зиндан посадят. А если только что кого-то из их банды убили, просто перережут горло.

Если кто-то думает, что мы меняем всех на всех, тот очень сильно ошибается. Обмен иногда не происходит, даже если в нем заинтересованы сразу обе стороны. Всегда что-то мешает. То ли их цена не устраивает, то ли мы не можем отдать им того, кого они требуют. В последнем случае они становятся злыми и особенно непредсказуемыми. Поэтому приходится идти на явное нарушение законности. Вот как с Вахой.

Сегодня едем по телефонной договоренности с Султаном. Законный обмен Вахи не получается. Слишком много на нем крови. Но я переговорил с людьми, от которых зависит его освобождение. Мне сказали, что разговор возможен, если Султан выложит миллион долларов.

Миллион для Султана не проблема, у него станок работает. А вот настоящих зеленых у него, конечно, столько не найдется. Представляю, как начнет психовать и угрожать. В таком состоянии от него можно ожидать чего угодно. Даже Гера, который никогда его не видел, что-то чувствует:

– Шлепнут нас здесь за милую душу, – беспокойно говорит Гера, посматривая по обеим сторонам узкой дороги.

Н-да, чеченский серпантин – это засада.

– Расслабься, – успокаиваю Геру, – может, и шлепнут, но не здесь и не сейчас.

Мы едем на «таблетке» с красным крестом на боках и крыше, чтобы было видно сверху. Машина старая, местами пробитая пулями, с изношенным мотором. Единственное ее достоинство – можно возить больше людей, чем в обычной пятиместной легковушке.

У подъема к аулу «таблетка» чихнула и встала.

Нас давно уже увидели, по крутому склону спускается джип, выходят бородачи, цепляют нашу колымагу на прицеп и поднимают к дому Султана.

Знакомый высокий забор из сцементированных камней – только из пушки можно пробить. Но кто поднимет сюда пушку? Значит, дом Султана – неприступная крепость.

Хозяин выходит на веранду на втором этаже, жестом предлагает подняться. Охранники молча требуют отдать оружие. Гера расстается со своим «калашом» с обреченным видом. Сами чеченцы говорят о непредсказуемом Султане: «Это особый случай».

Поднимаемся на веранду. Султан сидит за низким круглым столом, уставленным закусками: овощи, фрукты, сыр, какая-то стряпня и кувшин с длинным горлышком. Султан, хоть и ваххабит, любит водку. Он любит русскую водку и русских женщин. Все остальное русское люто ненавидит. Руки не подает и взгляда не смягчает. Жестом предлагает сесть за стол. Оглаживает рыжеватую бороду. Говорит голосом, похожим на рычание:

– Покушайте с дороги.

От этого «покушайте» мороз по коже.

Мюрид берет кувшин и наливает в рюмки. Пьем без тоста, закусываем. Осматриваемся. Вид с веранды на горы обалденный. Султан встает из-за стола, что-то тихо говорит мюриду. Кажется, это еще один его брат. Сколько же у него всего родных братьев? А сколько двоюродных? А сколько племянников? Считай, весь аул, целое бандформирование.

Султан возвращается за стол.

– Сейчас Ванёк починит вашу «буханку».

Появляется русский парень с цепью на ногах, весь в фурункулах. Я сразу узнаю его. Смирнова показывала фотографию.

Так вот ты где, Ваня Смирнов. Видать, ценный работник, если Султан не предлагает тебя ни на обмен, ни на продажу.

Мне надо привезти кого-нибудь из пленных. Для отчетности. Решаюсь спросить:

– Не думаешь его обменять?

Султан настораживается:

– Почему спрашиваешь?

– Просто так.

– Не надо меня обманывать. Если спросил, значит, интерес есть. Говори!

– Мать его разыскивает.

Султан удивлен, но не подает вида:

– Кто она?

– Чесальщица. Войлок чешет.