взрослее.

— Сидор приказал следить за мной? — спросил я.

Пацан, поджав губы, даже не двинул головой. Так и продолжал сверлить немигающим взглядом.

Я вздохнул. Всеволод Десятый даже не стал бы тратить время — один призыв Тёмной Ауры, и мелкий рассказал бы всё, корчась от боли.

Но я уже не Десятый, да и в обновлённой душе давно появились ростки здоровой совести. Я её, конечно, недолюбливал, эту совесть, потому что часто мешала делу, но на самом деле понимал, что это самое ценное моё приобретение за последние восемнадцать лет. После дочери…

В то же время, если было надо, я умел обламывать клыки грызущей меня совести. Поэтому первым делом я коснулся подбородка пацана топорищем — если узнать его страшные секреты, он мне сам всё как на духу расскажет.

Получив короткое прозрение от дубины, я стал ещё угрюмее и мысленно приказал Кутеню, засевшему в дубине, притащить какую-нибудь еду. Чёртова моя совесть…

Ни в чём этот мелкий не был виноват. Разве только в том, что судьба не так давно лишила его матери? Отца он вообще никогда не знал.

Ну да, у него была куча грешков перед местными стражниками и торговцами. Да только я хорошо понимал, что все эти грехи были обычными мальчишескими страхами. «Не так посмотрел… Не там стоял… Посмел пискнуть что-то про еду…»

Пацан, естественно, был по уши должен местной банде из малолетних головорезов. За что его время от времени били и накручивали долги ещё больше.

Меня совсем удивило другое. Душа у мелкого ещё не очерствела до животного безразличия — пацан всё ещё жил надеждой, что материнские любовь и ласка к нему вернутся.

Он даже воровать толком не умел, потому что не хотел. Чувствовал и боялся, наивный, что память о его матери с каждой кражей будет гаснуть. Не знал, что беспощадное время всё равно залечит его душевные раны…

Хотя драться, судя по сбитым пальцам, пацан умел. И не стеснялся.

— Лука ведь, да? — со вздохом спросил я.

Тот вздрогнул. В его глазах так и читалось — «откуда этот громила знает моё имя?»

Я растянул губы в непривычной улыбке. Разучился я по-человечески общаться с детьми, Бездна не учит успокаивать. Она учит ввергать слабые душонки в ужас, наводить страх на ничтожных рабов.

Рядом подкатилось яблоко, и пацан удивлённо уставился на него. Я пока запретил Кутеню показываться, мало ли, совсем оборванец перепугается.

Протерев фрукт об рукав и незаметно обдав магией огня для чистоты, я подал его Луке. Тот даже не двинул рукой, хотя судорожно сглотнул, потому как есть он очень хотел. В глухом переулке заурчал его живот.

Я раздражённо цыкнул. Мелкий знал суровые законы улицы… Никто не предлагает что-то просто так, ведь потом возникает долг, который ещё хрен знает как надо будет отдать. Тем более, если это страшный бросс, который врагов раскидывает направо и налево, и которого опасается сам Сидор.

— Так, смердящий свет! — я пихнул ему яблоко прямо в руки, завалив пацана на задницу, — Жри давай. И рассказывай.

— Чего рассказывать-то? — всё же спросил тот.

Теперь ему был ясен размен. Он ест, я получаю информацию. Законы улицы…

— Помнишь того барда, с гуслями, что со мной по рынку ходил? Зачем его Сидор схватил?

Мелкий пожал плечами, уминая яблоко. При взгляде на это у меня и самого желудок скрутило.

— Господин Сидор не говорил.

— А что на улицах говорят об этом? — спросил я, потом добавил, — Будешь хорошо отвечать, может, ещё чего прикатится. Они, вот эти яблоки, правду любят.

Пацан удивлённо уставился на огрызок. А потом съел и его.

— На улицах ничего не говорят.

— Ну, раз не говорят, то и яблок не будет.

При этих словах я подхватил ещё одно, просто прикатившееся по проулку. Хорошенько почистил его об рукав и сам впился зубами под удивлённым взглядом собеседника.

Мелкий долго молчал, наблюдая, как я утоляю голод. Хотя какое там утоляю, после яблока жрать захотелось ещё сильнее.

— Говорят разное…

— Ты продолжай, продолжай, — сказал я, подхватив ещё одно яблоко.

Пацан уставился в проулок, не понимая, что за волшебство творится. Кутень мастерски скрывался, и подкатывал подарки только тогда, когда оборванец отвлекался.

Это были фрукты из роскошного сада какого-то местного богача, в паре домов отсюда. Такой вот жестокий мир… У кого-то эти яблоки просто падают на землю, а за забором кто-то помирает с голоду.

— Клык говорит, что в Солебрег приедет сам царь, — нехотя сказал мелкий.

— Какой царь?

— В смысле?

На меня уставились удивлённые глаза. В крохотном мирке этого оборванца, состоящем лишь из родных улочек Солебрега, наверняка не было сведений о том, что царей может быть несколько.

— А кто такой Клык? — поморщившись, спросил я.

— Ну… Клык это Клык. Он умный, ему Сидор часто записки даёт передавать.

— Ясно. Я просил рассказать про барда.

Я подал пацану новое яблоко.

— Так я ж и рассказываю. Клык сказал, что вот царь приедет, а кнез сына убьёт. Царь увидит это и разозлится. И кнез не будет Сидору мешать править городом.

Тут уж я растерялся, потерев лоб топорищем.

— Кнез сына убьёт? — только и переспросил я.

— Нет, это Сидор убьёт. А царь подумает на кнеза, он ведь приедет за принцессой.

— Стой, — я осёкся, — За принцессой⁈

Принцесса в Солебреге сейчас была только одна.

— Так Клык сказал.

— Она здесь? Она у кнеза⁈ — я разволновался, — А чародейка холода?

— Кто?

— Ну… Тётя такая, с серебристыми волосами.

— А, я видел, — гордо сказал малец, — На корабле уплыла. Говорят, она в маяке была, а там страшный