– У бабушки радикулит, – сказала Капа.

– Радикулит – это когда спина болит, – с видом знатока пробасил Михаил Иванович. – Ей надо в дупло залезть: пчёлы радикулит в один счёт вылечивают.

– Капитолина! Где ты? – заскрипела пружинами бабушка. – Что-то я тебя совсем не слышу. Кажется, я очки потеряла.

– Бабушка, я сейчас! Только вы не уходите, – попросила гостей Капа.

– Не получится, – взглянув на будильник, сказал доктор. – У меня в полвторого приём. Если опоздаю, дети всю больницу разнесут.

– Посидели и хватит, – прогудел Михаил Иванович.

– Всё было очень вкусно, – прощебетала Настя, доедая третью порцию.

– Ну, пожалуйста! Вон ещё сколько торта осталось, – сказала Капа и бросилась в спальню.

* * *

Бабушка лежала на кровати. В одной руке она держала очки, а другой рукой шарила под подушкой.

– Вот так всегда. На минутку сняла, а теперь не найду никак.

– Бабушка, да они же у тебя в руке!

– Точно! Вот голова садовая! Нет чтобы сразу в руке поглядеть.

Бабушка надела очки и внимательно осмотрела внучку. Руки-ноги у Капитолины были на месте, но бабушка всё равно недовольно поджала губы:

– А почему ты вся в песке? Опять торт делала? Лучше бы цветы полила.

– Ну, бабушка, – захныкала Капа, – я их уже сто раз поливала. И потом мне надо одно дело сделать…

– Какие у тебя могут быть дела? Не понимаю…

Ответа она не дождалась, потому что Капы в комнате уже не было.

– Руки помой! И колени! Всю квартиру пропесочила! – крикнула вдогонку бабушка и погрозила пальцем дверной ручке.

* * *

Капа очень торопилась, но всё равно опоздала. Гости ушли, даже не попрощавшись. Она обвела комнату взглядом. Всё было, как обычно. У кресла валялся потёртый плюшевый медведь, на подоконнике сидел пластмассовый доктор, из ящика с игрушками выглядывала кукла Настя.

– Эх, вы! Не могли подождать… – прошептала Капа.

Она посмотрела на будильник. Было ровно полвторого.

На столе стоял недоеденный песочный торт.

Здоровенный третьеклассник Вовка Семякин уже и не помнил, кто первым назвал его бандитом. Кажется, тренер по фигурному катанию. В секцию фигурного катания его привела старшая сестра Катя, когда Вовке стукнуло пять лет и он ещё не был таким здоровенным.

– Фактура хорошая! – повертев Семякина, сказал Катькин тренер. – На коньках умеешь?

– А чего тут уметь? – буркнул Вовка и достал коньки.

– Ну, покажи, покажи, – благодушно проговорил тренер и подмигнул Кате. – Только возле бортика, чтоб тебя не зацепили.

В ледовой коробке со зверскими лицами носились взрослые фигуристы. Они подпрыгивали, махали руками и по-всякому раскорячивали ноги. Из-под коньков с противным скрежетом летели белые брызги. Семякин вздохнул и вышел на лёд.

– Ну, давай, – сказал тренер.

И Семякин дал. Он оттолкнулся от бортика, и его сразу понесло к центру площадки. Какая-то тётя в блестящем купальнике, увидев Вовку, резко свернула и с разгону врезалась в раскрученную пару. Пара тут же распалась и поехала лёжа, сбивая всех подряд. В секунду каток превратился в ледовое побоище. Он был сплошь усеян разрядниками, кандидатами и мастерами фигурного катания, и только будущий здоровенный третьеклассник невозмутимо катился дальше…

Тренер долго ловил ртом воздух, а когда поймал, закричал на весь Ледовый дворец то ли с досадой, то ли с восхищением:

– Ну, ты и бандит!

Больше Семякина на фигурное катание не водили, но слово «бандит» к нему прилепилось прочно.

А может быть, виноват был вовсе не тренер, а твёрдый характер Семякина. Несговорчивый и упрямый был у Вовки характер. Вот, скажем, любой знает, что когда тебе делают замечания, надо низко-низко опустить голову и уныло бубнить «я больше не буду». Семякин тоже опускал голову и смотрел в пол или в землю, если его замечали во дворе, однако никогда – слышите, никогда! – не говорил «я больше не буду». Это очень расстраивало взрослых, но, как они ни старались, а заставить Семякина говорить неправду у них не получалось.

– Смотри, Валентина, смотри! – говорила Вовкиной маме зловредная бабушка Бабарыкина. – Смотри, кабы беды не вышло. Бандит у тебя растёт.

– Но почему? – виноватым голосом спрашивала мама. – Он же ещё совсем ребёнок.

– Во-во, я и говорю – вылитый бандит. Весь пододеяльник мне землёй иззюзюкал, – зловредная бабушка Бабарыкина сердито поджимала губы и твёрдо повторяла. – Смотри, Валентина, а то поздно будет.

Ну, и скажите, при чём тут Семякин? А лучше не говорите, потому что при чём тут была зловредная бабушка, у которой развелось слишком много пододеяльников. Вот она их и сушила с утра до вечера на верёвке возле детской площадки. Ну, и как тут успеешь вовремя затормозить, когда за тобой гонится Толик Гусев по прозвищу Гусь? Может, зловредная бабушка Бабарыкина и успела бы, а вот Семякин не успел и ещё метров пять бежал в пододеяльнике, пока не забежал в лужу, которая у них даже зимой не просыхала.

* * *

Из-за своего твёрдого характера он ещё в детском саду страдал. Однажды к ним в сад должна была приехать комиссия по проверке чего-то там такого. Заведующая сильно нервничала. По пять раз в день она забегала в их группу и повторяла одно и тоже: «воспитательный процесс» и «провести мероприятие на уровне». От заведующей пахло краской, потому что она всё время подкрашивала стены малярной кисточкой, которая торчала из кармана халата. Воспитательница тоже нервничала и в два раза чаще проверяла уши. Один Семякин был спокойным: уши у него были на месте, только от краски чесался нос.

Чтобы «провести мероприятие на уровне», всех заставили выучить наизусть какой-нибудь стишок. Вовка выучил про мишку, ну, там, где мишке шишка – прямо в лоб, а он рассердился и ногою – топ!

Комиссией оказалась толстая тётенька с портфелем в очках. Нет, это тётенька была в очках, а при ней был толстый портфель. Она строго посмотрела на детей и сказала бодрым голосом:

– Ну, а теперь посмотрим, на каком уровне у вас идёт воспитательный процесс.

Все сразу начали читать стихи. Последним был Семякин. Он надул щёки и протрубил:

– Мишка косолапый по лесу идёт. Шишки собирает, песенку поёт. Вдруг упала шишка прямо мишке в лоб. Мишка рассердился и поехал спать.

– Куда поехал? – переспросила комиссия Вовку.

– Спать! – твёрдо ответил Семякин.

– Мишка рассердился и ногою – топ! – судорожным шёпотом подсказала воспитательница.

– Мишка рассердился, – угрюмо повторил Семякин, – и поехал спать!