– А красное можно? – на всякий случай спросил я.

– Червоне ночью як черное. – Пластун присвистнул. – Можно, а что у тебя красное?

– Оторочка мундира. – Я не врал – была кайма.

– Шуткуешь трошки? – Микола подмигнул. – Це гарно. Мундирчик худой наденьте – на животе придется поползать.

– Николай, еще вопрос. На каком языке вы говорите?

– Язык обыкновенный, человечий. Все понимают – и русские, и хохлы, и сербы, и черкесы. Ну, до побачинья.

Казаки через десяток метров скрылись за кустарником. И так ловко, что ветки, перестав дрожать, быстро застыли неподвижно, словно и не пропускали через себя никого.

– Теперь, Прохор, доложи, сколько наших вышло и где они.

Старик вытянулся, понимая торжественность момента.

– Тут недалеко, возле ручейка, в порядок себя приводят, шестьдесят четыре души.

Из сотни. Совсем неплохо. На душе стало радостнее.

– Старший фейерверкер сказал, если вы вырветесь, пойдем строем, под вашей командой. С песней. Мол, артиллеристы не дикобразы турецкие, и сейчас все чистят к вашему приходу, чтоб выглядеть, как новые пятиалтынные.

– Пошли тогда, покажешь, а по пути про перстень расскажешь. Где добыл, каким способом.

– Господь с вами, батюшка Иван Матвеевич, маменька ваша в дорогу дала с наказом беречь пуще глаза. В самую тяжелую минуту пустить в дело… – он потрогал холщевый мешочек, висевший на шее. Я-то думал – ладанка или щепоть родной земли.

– Давай так, если целыми выберемся отсюда, оставишь его себе.

– Спасибо, Иван Матвеевич. – Прохор осенил себя крестом. – Только правильно будет вашей матушке вернуть. Вещица дорогая, фамильная, должна в семье остаться.

Тут я понял, почему матушка доверила ему, а не мне. Давно проспорил бы или в карты поставил. Все теряет ценность, если завтра убьют молодым. Даже фамильные графские перстни. Заметив, что старый солдат стал задыхаться, предложил как бы между прочим:

– Присядем, револьвер почистить нужно, вон и камни удобные.

На удивление оружие турецкого офицера содержалось в полном порядке. Его смит-вессон украшен костяными щечками с изображением полумесяца. У меня же были простые черные деревянные с насечкой. Это что ж, британцы специально для турок-мусульман оружие изготавливают?! Ну эти за пару фунтов мать родную продадут. Пока я драил револьверный ствол, Прохор полировал турецкую шашку.

– Богатая сабля, важного офицера вы, батюшка, зарубили, – Прохор даже заикал от восхищения и от охватившего волнения. – Всем на зависть!

– Не думаю. Чего важному в первых рядах делать, хотя, захватив русскую батарею, слава в армии обеспечена. Славу и уважение за деньги не купишь. Только это, старик, не сабля, а шашка, видишь – гарды нет.

– Так пальцы без защиты, – старик хмыкнул, вертя оружие.

– Зато направление удара можно в любую сторону менять.

– Узор-то какой, погляди, золотом отделана.

Действительно, внимательно рассмотрев, я по-настоящему оценил свой трофей. Золото по серебру, серебром по золоту. Искусная мусульманская инкрустация. Такой и воевать жалко. Генеральская шашка!

Прохор словно услышал мои мысли. Заохал, засопел, заважничал:

– Теперь, Иван Матвеевич, придется шибче в генеральское достоинство входить. На зависть всем! А какой жених будет! Первый в округе. Да о такой партии князья мечтают, желая своих дочек пристроить.

– Жених, – хмыкнул я. – Князья! Разве что грузинские. Скажешь тоже, Прохор! Да мне бы Анну на сабле получить! Пора уже кресты носить.

– «Клюкву»-то?[16] Тоже мне крест, ее в армии, почитай, все офицеры носят. Вам, Иван Матвеевич, за подвиги ваши Георгия пожалуют, помяните мое слово. О то крест так крест! – Старик вытаращил глаза и развел руки, показывая, какой крест. Выходило больше, чем на грудь. Я вздохнул:

– Лишь бы не на могилу. Не посмертно.

– Типун тебе на язык, барин! – загорячился Прохор и сплюнул три раза через правое плечо. – Слышала бы матушка!

Дальше была встреча со своими канонирами, марш батареи к штабной палатке, доклад генералу. Командир улыбался и промаргивал стариковскую слезу. Троекратное «ура», объятья штабных и друзей. И наконец беседа с генералом под коньяк, в приватной беседе, без посторонних глаз и ушей адъютантов. Красноречие куда-то подевалось, не мог двух слов грамотно связать, робел, но потом, видя одобрение в чужих глазах, слова потекли сами собой. В неформальной обстановке доложил генералу свою задумку: вместе с пластунами сделать ночную вылазку на позицию батареи. Лично оценить, так сказать.

– Не горячитесь ли вы, Иван Матвеевич, может, стоит отдохнуть? – Генерал медленно постучал тонким карандашом по трофейной карте.

– Нельзя терять времени, Сименон Аполлинариевич! – бодро начал я. – Орудия завтра утащат, если уже не озаботились. Придется тогда сразу сюда возвращаться ни с чем. А хочется ответить! Аж зубы сводит! – Коньяк меня горячил.

– Характер у вас, как у покойного батюшки, храни господь его душу, знавал я его, тоже огонь и пламень был! Дружили мы юнкерами!

– Дозволяете рискнуть?

– Не дозволяю, а приказываю! – сверкнул глазами командир. – В нашем положении славная сатисфакция отходу в горы будет. Сорвете подготовку турок к штурму – честь вам и хвала. Несколько дней нам продержаться нужно. Генерал Драгомилов на выручку идет. Ступайте, голубчик. Готовьтесь. Военная история пишется генералами, а исполняется поручиками. Получится – вся слава мудрому генералу, нет – какой-то поручик оплошал.

Вернулся к своим, построил, рассказал задумку, кликнул охотников. Откликнулись все. Даже не ожидал такого. Почувствовал в этот момент единение. Растрогался, но не долго ходил вдоль шеренги.

Отобрал из охотников три десятка, объяснил задачу, договорились о сигналах. Взводный фейерверкер разбил команду на десятки. Десяток на орудие. Маловато, но нам только замки поставить и выстрелить один-два раза, а дальше как Бог даст.

Когда голубиным крылом сумерки стали размывать детали, скрытно, тремя группами, стали спускаться к подножью горы. Пластуны уже лежали у знакомого валуна, негромко перешептываясь о своем.

Николай поведал, что казаки собирались делать. План прост оказался.

– Своих убитых турки забрали и похоронили, русских хоронить будут завтра, а ночью, как у них водится, наведаются мародеры.

Вот на них и решили поохотиться казаки. У каждого свои трофеи. Казак снова посмеивался в усы. Только на сей раз недобро. Я рассказал им свой план.

– Что если турок забрал ваш огневой припас? – Казак хитро прищурился.

– Солдат верну назад.

– Расскажи, где он должен быть.

– Я с вами пойду, сам все осмотрю и решение приму.

– Гриц, мы мороковали[17], чего запалить, чтоб турок всю ночь побегал, а офицер им шершня в портки хочет запустить, нужно подмогнуть. Поручик, сзади будешь держаться, шагах в тридцати. Как дважды филином прокричу, вот так, – он угукнул, – тихо не спеша двигай к пушкам. Своим-то, как сигнал дашь?

– А ты три раза угукнешь. – Я пожал плечом, потому что больше ничего в голову не приходило.

– Смел