Здесь тоже дуло. И хоть камни защищали, очень скоро у меня зуб на зуб не попадал. Шинелька хоть не овчинный тулуп, но и она осталась наверху. Несколько камней упало на дорогу. Следующая двойка начала спуск.

– Григорий, холодновато. Не правда ли?

Он посмотрел на меня как на неразумного капризного ребенка.

– А может, и показалось мне, – согласился я, отводя глаза.

Младший братишка писал. Когда в своей кругосветке стояли три месяца в Японии – укрывались от тайфунов, он знакомился с самураями. Что-то вроде нас, родовитое служилое сословие. Там им и в голову не приходит признать, что они голодны или мерзнут. Ну да это в Японии. Хотел бы я на этих самураев посмотреть здесь, когда третий месяц трясемся и голодаем. Больше ни о чем думать не хочется, только о тарелке горячего супа.

Внезапно на дороге появились два конных всадника, за ними ехал крытый возок, еще небольшая карета, и замыкали кавалькаду два всадника. Рядом с кучерами сидели по вооруженному гайдуку. Итак, на виду четыре конных гвардейца с карабинами, пиками, саблями. Еще двое вооруженных на возках и неясно, сколько внутри.

У меня шесть пуль в револьвере и шашка. У Грица шашка и что-то достает из заплечной торбы.

Ручная картечница! Так, первый возок мы остановим, и дорога будет заблокирована. Второй здесь не развернется. Если казачки успеют спуститься, расклад почти равный. Ехавшим придется нас убить, нам же нельзя никого упустить. Холод куда-то делся, смит-вессон из кобуры. Гриц показывает, что он первый. Киваю, соглашаясь. Со стороны кавалькады раздались крики. Конвой сдергивал карабины с плеч. Заметили казаков на веревках. Двое передних, опустив пики, направились к нашей куче камней. Грамотно действуют. Слаженно.

Гриц выскочил на середину дороги. Опустившись на колено, выстрелил из картечницы. Дым окутал дорогу, закрывая от нас результат. Ветер дул нам в спину. Дым не торопясь отступал, поднимаясь вдоль скалы. Он красиво завивался в круг, но тут стало не до любований. Левого всадника не было видно – снесло в обрыв. Правый вместе с лошадью лежал под скалой Лошади первого возка умирали вместе с возничим и гайдуком. Удачно.

Я побежал вперед, стреляя в левого заднего всадника. Попал. Правый, хлестнув плетью коня, опустив пику, скакал на меня. Пустой револьвер в кобуру, шашку вон. Занимаю позицию возле скалы. У противника не будет маневра в эту сторону. Пика зажата очень жестко. Сбить в сторону не получится.

Страшно, поручик? Ладонь вспотела. Пять метров до кончика пики.

Метр!

Шашку вперед и вверх. Одна треть изогнутой стали скользит по внешней стороне пики, прыгаю вперед влево, срезаю пальцы супостата, удерживающие пику. Нарываюсь грудью на его ногу. Вместо того чтоб подрезать заднюю ногу лошади, лечу в сторону пропасти, чудом или ангелом-хранителем удерживаюсь на дороге. Но дух басурманин из меня выбил. Не в силах двигаться, медленно заваливаюсь на спину. Турок тоже в седле не удержался. Лошадь все-таки слегка подалась влево и протащила всадника ногой по скале. Резко остановилась перед нашей засадной грудой, сбросив обезноженного всадника прямиком спиной на валуны. Гриц только облегчил его страдания.

Он поймал повод и, успокаивая лошадь, легко похлопывал ее по шее.

– Еще двое, – пытаясь восстановить дыхание, хрипел я. Поднялся сперва на одно колено, на четвереньках доковылял до шашки.

Слава богу, лопнул темляк, а то отрезал бы себе что-нибудь, пока кувыркался. Папаху тоже подобрал, водрузил на почему-то вспотевшую голову. Она тут же слетела, а по скале зазвенела пуля. Откатился за первый возок.

Да что ж этот головной убор никак у меня не желает держаться там, где ему положено.

Как ни странно, но последний маневр вернул мне дыхание.

Раздалось несколько винтовочных выстрелов, затем, после револьверного, стрельба закончилась. Возле второго возка топтался возница с саблей. Пластуны болтались около пяти метров от дороги. Хоть у Николая блестел металлом револьвер, я поспешил к вооруженному турку. Тот решительности не проявлял, но саблю не бросал. Однако когда между нами оставалось метров пять, с криком бросился на меня, высоко подняв руку.

Тот еще мастер. Легко отбив, вернее, направив этот удар по безопасной для меня линии, разрубил ему кадык.

Григорий привязывал лошадь к первому возку, когда дверка открылась, и оттуда высунулся обнаженный кривой клинок. Затем появился упитанный господин почтенного возраста. Черный мундир с серебряными эполетами и широкий серебряный лампас. Красная феска. Важный чин, похоже, попался.

Гриц пошел на него медведем.

– Не вбивай, в полон визьмем, – крикнул спустившийся Николай. Казак быстро отвязал веревку и уже шагал к нам скорым шагом. Он молниеносно оценил обстановку.

На неуклюжий выпад толстячка казак ответил молниеносным ударом сверху по клинку. Не элегантно, но выбитая из руки сабля зазвенела по камням. Запрыгала. Затихла в расщелине. Удар кулаком в живот, и вот поясом позорно вяжем поверженного, Грицко связал руки басурманина за спиной.

Отдышавшись, турок залопотал на плохом французском:

– Я, Мухмензаде-баши, родственник Великого Визиря, третий человек в Плевне после губернатора и Осман-паши, командующего Третьей турецкой армией. – Генерал сделал паузу, грозно сводя брови. Дальше в голосе появился страх и дрогнул от фальши: – Вы, видимо, не знаете, но к нам в плен попал раненый полковник Бикша, власти султаната обменяют его на меня без всяких финансовых требований.

– Конечно, обменяют! Но об этом, уважаемый баши, вы будете говорить с командованием русского корпуса, вас же поймали казаки, у них свои условия.

Турок побледнел. Спесь его сбилась.

– Казаки, – растерянно протянул он.

– Микола, какие у вас требования, – позвал Николая, во всю подмигивая ему.

Николай вытаскивал из возка турчонка лет двенадцати. Тот, увидев своего господина, стоявшего на коленях, проскользнул мимо рук казака, кинулся к нему, обнял, прижался, как бы закрывая его своим тельцем. Рукав овчины был распорот и испачкан кровью. Видать, зацепило картечью.

Я знал турок как умелых, безжалостных воинов, то, что они могут испытывать такие же чувства, как и мы, просто не приходило в голову. Мальчишка плакал и что-то лопотал по-турецки.

Николай вместе с крепышом Гулым подхватили плетеную корзину, видно, с провизией.

– Николай, – опять позвал казака, – тут баши поговорить о выкупе хочет.

Казаку объяснять ничего не нужно было, а вот поучиться следовало. Оставил обыск на других, пошел к нам. На ходу вытаскивая кавказский кинжал, состроив зверскую рожу, казак громко закричал:

– Гриц, проверь карету.

О чем он? Ну да, турок-то по-русски не понимает, а дела не ждут. Подняв кинжал, встопорщив усы, он опять закричал:

– Отойди, поручик, сейчас я ему сектым буду делать! – Да так натурально, что по спине у меня холодок