– Да, – сказал Мазур. – А что?

– Да ничего особенного, – хмыкнул Лаврик. –Знаешь, что самое смешное? Что все складывается прямо-таки идеально. Вот еслибы он оказался гораздо более толстокожим и остался в живых, обязательновыскользнул бы из рук, как угорь. Нам совершенно не за что было б ухватиться. Атак… У покойника порой есть одно ценнейшее качество – он не в состоянии низапутывать следствие, ни препятствовать таковому… А где его дочка, кстати?

– Не знаю, – сказал Мазур. – Упорхнула с каким-тохахалем. В поезде познакомились.

– Вот, значит, какую линию поведения вы избрали, друг мой…

– Ты о чем? – как мог беззаботнее спросил Мазур.

– Обо всей этой истории. О том, что тут творилось итворится. Кирилл, я похож на идиота?

– Не особенно, – искренне сказал Мазур.

– Вот именно, дорогой мой, вот именно… – Лаврик говорил тихои размеренно. – Кирилл, у меня нет времени ни на долгие партии, ни наковарные подходы. По моему глубочайшему убеждению, ты поступил в точности так,как тот судья у Сименона – не солгал, но и не сказал всей правды. Пребываниетвое в этом милом городе проходило отнюдь не так мирно и благостно, как ты обэтом писал в рапорте. С тобой здесь что-то произошло. Достаточно крупное исерьезное. Я тебя четверть века знаю, а потому могу уверенно сказать, что ты ииз этой передряги как-то выкарабкался – и, чует мое сердце, по своемувсегдашнему обыкновению набросал жмуриков там и сям… Да, у меня нет точныхдоказательств – одни лишь обрывки, смутные слухи… но это след. А как я умеютопать по следу, ты имеешь, тешу себя надеждой, некоторое представление. Тыпойми, не в человеческих силах – и не в твоем положении – в сжатый срок слепитьубедительную легенду, которая выдержит мою проверку. Ты у нас не Штирлиц, ох,не Штирлиц… Не по плечу тебе эта задача. Если я пойду по следу, рано или позднодокопаюсь до правды. Вот только ты к тому времени будешь бултыхаться по уши вдерьме… Так что давай уж играй в сознанку.

– Касаемо чего? – пожал плечами Мазур, стараясьсохранить самое непроницаемое выражение лица. – Да, вот, по теме… Помнишь,что случилось лет двадцать пять назад возле Ахатинских островов? Там тоже былаодна насквозь естественная смерть…

– Да черт возьми! – в сердцах выпалил Лаврик. – Тычто, вбил себе в голову… Кирилл, меня совершенно не волнует, что ты шлепнулНечаева. И хрен с ним, откровенно говоря. Да не жеманься ты и целочку из себяне строй. Я уверен на сто процентов, что он не стрелялся, что это ты егошлепнул. Но я не собираюсь никому это доказывать, понятно тебе? Эта сторонадела меня не интересует. Нисколечко. Нечаев получил то, что заслуживал… ауличить тебя в его убийстве, поверь старому цинику, – задача нереальная.Меня, повторяю, не эта сторона дела интересует.

– А которая? – безразличным тоном спросил Мазур.

– Совсем даже другая. Видишь ли, у всей этой здешней истории– с «черными археологами», с бандюками, с чередой смертей – есть еще одинаспект. Тебе совершенно неизвестный. И примчался я сюда инкогнито как раз длятого, чтобы этот аспект вскрыть, аки консервную банку. В чем мне необходиматвоя помощь, откровенность и самое тесное сотрудничество. Веришь ты или нет, нотак оно все и обстоит. Слово офицера. Согласись, я этим словом как-то неособенно злоупотреблял, а?

– Пожалуй, – вынужден был признать Мазур.

– Не «пожалуй», а «точно». Повторяю, у меня нет временииграть с тобой партии. Давай будем предельными циниками. Либо ты мне выложишьсвою здешнюю одиссею, как на исповеди… либо я сам рано или поздно до всегодокопаюсь, но для тебя, сам понимаешь, второй вариант связан с серьезнейшиминеприятностями. Как говаривали в старину, его карьер безвозвратно погиб… Ясно?Не нужен мне Нечаев, черт с ним! Мне нужна, жизненно необходима твоя настоящаяистория. Ты же не в безвоздушном пространстве действовал, кто-то тебя видел,запомнил, опознать может… – Он придвинулся к Мазуру вплотную и жесткопродолжал: – Пойми ты, дурачина, дело настолько серьезное… И нет у меня другоговыхода. Равно как и человеческих чувств. Я забуду, что ты меня вытащил на себев семьдесят восьмом, – начисто забуду, напрочь, я сейчас не человек, а собакана следу… Не на твоем, мать твою, не на твоем, так что не дергайся!

– Что случилось? – тихо спросил Мазур.

– Расскажу, – сказал Лаврик, все так же стоя к немувплотную, лоб в лоб. – Обязательно расскажу… поскольку ты, обормот этакий,мне будешь нужен, и отнюдь не в качестве подследственного. Но сначала ты передомной вывернешься до донышка. Я должен знать все, что с тобой происходило с техпор, как ты приехал в этот город. Все, что здесь было. Пятый, десятый разповторяю – черт с ним, с Нечаевым, меня он не интересует… Давай, излагай. Утебя попросту нет выбора. Или договоримся, или назад ты поедешь в наручниках.

– Ого, – сказал Мазур. – А мотивация?

– Будет, – совсем тихо сказал Лаврик. – Непременнобудет. Ты же меня знаешь, ты меня сто лет знаешь. Сроду не блефовал, согласись,не было у меня такой привычки… Ну, хватит. У меня нет времени, а у тебянет выбора. Дать тебе минуту на размышление, как в кино? – Ондемонстративно поднял к глазам запястье с часами, высвободив их из-под манжетабелой легкой курточки (под которой Мазур давненько уже зафиксировал опытнымвзором кобуру с пушкой). – Оно тебе надо?

– Фрукт ты, конечно, еще тот… – задумчиво произнес Мазур.

– Работа такая, – моментально откликнулсяЛаврик. – Но слово свое держу, сам знаешь. Я тебе обрисовал оба варианта,или-или… Что выбираешь?

– Фрукт ты, конечно, еще тот… – повторил Мазур. – Новот ведь какая петрушка – ты и в самом деле всегда играл честно…

– Рад услышать, что ты это признаешь… – натянуто ухмыльнулсяЛаврик. – Ну, валяй, валяй! У тебя, конечно, есть и третий вариант –шлепнуть меня прямо сейчас, соврать что-нибудь моим ребяткам и сделать ноги… ноэто настолько идиотский вариант, что мы его и обсуждать не будем. Ну? Вы сошлис поезда в славном граде Шантарске…

– Вот тут ты промахнулся, – устало усмехнулсяМазур. – Началось все не доезжая Шантарска…

Он рассказывал подробно и сухо, профессионально отсекая тедетали и подробности, что были совершенно излишними – с его собственной точкизрения, конечно, логично было бы ждать наводящих вопросов и уточнений, ноЛаврик, что удивительно, ни разу не открыл рта, молча слушал, и только…

– Вот и все, пожалуй, – сказал Мазур, подумав.

– Ах ты хитрюга, – осклабился Лаврик. – Хитрован.Для того, чтобы прикрыть твою задницу после самосуда над бедолагой Нечаевым,дядя Лаврик тебе вполне годился, а что касаемо твоей печальной одиссеи – тутозначенный Лаврик перебьется…

– Унизительно было чуточку, – честно призналсяМазур. – Давненько уж меня так беззастенчиво не использовали.

– Понятно, – кивнул Лаврик. – И ты, обормот,всерьез решил, что удастся такую опупею утаить… Удручаете вы меня, господаофицеры. Четверть века вам внушаешь, что особый отдел для вас – отец родной,матушка ласковая, брат молочный и первый друг, а у вас в одно ухо влетает, в другоевылетает… Удручительно, право. Или – удручающе, как правильно?