Он встал, подошел к окну и, заложив руки за спину, смотрелво двор – чтобы дать собеседнику хоть какую-то иллюзию свободы выбора. Никогдане стоит перегибать палку, особенно когда речь идет о субъекте с весьмаспецифическими понятиями о собственном достоинстве…

– Храбрый ты человек, Степаныч, – бесстрастным,жестяным тоном произнес у него за спиной Гвоздь. – Наезжаешь этак вот – ине боишься затылочком ко мне поворачиваться…

Не оборачиваясь, Мазур ответил спокойно:

– Ну, я ж не держу тебя за мелкого фраера, Фомич. Все тыпонимаешь. Разруби ты меня хоть на двести кусков – дело-то не во мне, грешном,а в той самой системе, что не умеет гусеницы на задний ход переключать.И не наезжаю я на тебя, честное слово. Мне в жизни пришлось совершитьстолько… вещей, которые можно со спокойной совестью называть и наездами, чтоотнюдь не горю желанием лишний раз бежать в атаку с оголтелым воплем «Ур-ря!».У меня – приказ, у меня – начальство, у меня – система, которая третьегосостояния не знает, хоть ты лоб себе разбей…

– Эх, Степаныч… – сказал Гвоздь. – Ну не тем тызанимаешься, не тем… Цены б тебе не было на сходняках и терках. Далеко невсякий может так изячно наехать, как ты только что. И главное, с тебяперсонально взятки гладки. Оказался товарищ Гвоздь тупым и несговорчивым –дядя Мазур тут и ни при чем, ручки у него перед покойным чисты, это все системавиновата…

– Не я эту жизнь на грешной земле выдумал, – сказалМазур негромко. – И не я ей законы писал… то же самое ты о себе сказатьможешь, правда, Фомич?

– Пожалуй что, – сказал Гвоздь. – Надо же, как оновсе совпадает в цвет, что у вас, что у нас… Или я буду иметь дело со своим вдоску Степанычем, совестливым и обаятельным, или сменит его незнамо какойотморозок с тремя ножами в зубах, с которым и говорить-то нельзя… А в общем,что бутылкой об кирпич, что кирпичом по бутылке.

Мазур удивленно оглянулся на него, сделал непроизвольноедвижение, вновь посмотрел вниз, во двор.

– Что такое опять? – Гвоздь несколькими мягкимикошачьими шагами преодолел разделявшее их расстояние.

Там, внизу, в сопровождении немолодой особы в строгомделовом костюме, вприпрыжку шагал по дорожке тот самый малыш, трехлетнийкареглазик.

– Да понимаешь… – досадливо сказал Гвоздь, продолжал быстро,нарочито грубо: – Короед-то при чем? Он-то привык, что – папа… Может, иполучится из парня толк? И вообще, еще неизвестно на сто процентов…Генетика твоя, как-никак – продажная девка заокеанского империализма, так что…Ладно, давай о деле. – Он крепко взял Мазура за локоть, решительно повел кстолу. – Подумаешь, дите, ничего интересного… В общем, ты меняуболтал, Степаныч. В конце-то концов, вы – не милиция, так что особенногопозора вроде бы и не усматривается… Посодействую родной контрразведке, что ужтам. На том свете все равно ни единого греха не снимут, но жить на старости летбудет немного спокойнее…

Он невольно бросил взгляд за окно, где гулял пацанчик,который по всем законам генетики никак не мог оказаться его родным сыном.

«Я догадываюсь, кажется, – подумал Мазур. –Понимаю, отчего ты позволил себе так размякнуть душою. Боишься остаться один,совсем один…»

И тут же вспомнил, что он-то как раз и ухитрился остатьсясовершенно один на нашем тесном глобусе…

– Помнишь Бычу? – спросил Гвоздь. – Он парнишкатолковый, я его с тобой и отправлю к Ларке. Только смотри, одно железноеусловие: товар не портить. Пусть подольше сохраняет товарный вид, ей еще тампахать и пахать…

– Заметано, – сказал Мазур. – Чисто словесныйдопрос, какие там излишества… Фомич, ты, точно, так и не пересекался нигде сэтой девицей, которая мне позарез нужна?

– Да говорю же! – выпалил Гвоздь.

Физиономия у него была честнейшая, взгляд – младенческичист. И все же, все же… У Мазура были подозрения, что ему, мягко скажем,сказали неправдочку. Он не был, конечно, Шерлоком Холмсом, но в движенияхчеловеческих, в пресловутой вазомоторике разбирался отлично. И у него создалосьвпечатление, что, с невинным лицом открещиваясь от всякого знакомства с Гейшей,Гвоздь тем не менее сделал некие почти незаметные движения, находившиеся впротиворечии со словами.

И еще этот журнал – многоцветный, глянцевый… С огромнымиснимками тяжеленных золотых причиндалов, украшавших некогда скифских вождей.Золото из кургана, раскопанного примерно там, где промышляли насчет древностейЛарочкины подельщики. Ничего удивительного – курганов в тех местах столько, чтохватит на всех и еще останется…

Одним словом, подозрения у Мазура были. Но он и так достигпоставленной цели, остальное можно и отложить на потом…

На узкой короткой дороге, упиравшейся в красно-белыйшлагбаум поперек солидных кирпичных столбов, «Волга» Бычи внезапно обошлаМазуров «жигуль», первой подлетела к шлагбауму и требовательно мявкнуласигналом. Шлагбаум моментально задрался вверх. Мазур медленно въехал во дворвслед за «Волгой».

Судя по виду, в прежние времена здесь располагалосьучреждение того же профиля, то бишь малокультурного досуга, – ипредназначено оно когда-то было для власть тогда имущих. Двухэтажное здание изхорошего кирпича, окруженное небольшим садом, парочка подсобок, тожепостроенных с душой, кирпичных, своя котельная… Точно, некогда в этом оазисеотмякали натруженной душою партийцы и социально близкий к ним элемент…

– Оставайтесь-ка вы в машине, красавица, – сказал Мазурзадумчиво. – Тут как-никак гнездо порока…

– Вы серьезно? – прищурилась Катя. – А как жея делового опыта наберусь?

– Да ладно, я пошутил, – торопливо сказал Мазур, ощущаявсе же некую старомодную неловкость.

Таково уж было воспитание, увы, – циничной сторонойжизни во времена его молодости занимались на этой работе исключительно мужики…или его попросту судьба не сводила тогда с терминаторами женского пола?А ведь должны были быть…

Быча целеустремленно двинулся первым к невысокому крыльцу.Мазур поспешил следом. Катя старательно от него не отставала.

В небольшом вестибюле, исполненном пошлой роскоши, скожаного диванчика встал верзила при галстуке и оттопыренном слева пиджаке,присмотрелся, благодушно кивнул и вновь уселся, уткнувшись в толстый журнал сцветной обложкой в четыре краски, на каковой красовалась белокурая девица, изодежды имевшая на себе лишь колечко в пупке.

– На второй этаж, Кирилл Степаныч, – предупредительнопоказал Быча. – На первом тут сауны и все такое прочее, а на втором,окромя кабинетов, контора и расположена…

Мазур прислушался – слева доносился плеск воды, чье-тоазартное уханье и музыка определенно ближневосточного происхождения. Онвопросительно дернул в ту сторону подбородком. Быча понял, осклабился: