сказала Валентинка и похолодела: вдруг не послушаются, что тогда? Но вихрастый спокойно выпустил маленького, сел за парту. Малыш, подтягивая помочи серых латаных штанишек, сел, к удивлению Валентинки, рядом с вихрастым.

Ей стало весело. Улыбаюсь, открыла дверь в соседнюю комнату: что-то ждет там? Класс дружно встал ей навстречу. Крышки парт как одна поднялись и хлопнули. Валентинка с интересом оглядела детей: почти все мальчишки. И крышками стучат нарочно, испытывают. Вон у одного не закрывается крышка, заело. Дергает, покраснел весь, а сам и так рыжий, будто окунули в разведенную глину.

Она подошла, слегка подтолкнула навес. Крышка плавно легла на свое место.

— Уметь надо, — улыбнулась Валентинка ученику.

Тот шмыгнул носом и вдруг, выхватив из парты бумажного голубя, обмакнул его в чернильницу и метнул прямо в потолок. Белизну потолка прочертили фиолетовые брызги. Тотчас о классную доску шлепнулся пущенный из рогатки бумажный шарик. Ребята настороженно глядели на Валентинку, а рыжий, развалясь на парте, словно не замечал ее больше.

— Вижу, вы веселый народ, — спокойно сказала Валентинка, хотя внутри у нее все дрожало от напряжения. — Значит, будем веселиться вместе. Мне что прикажете? Может, сплясать? — И, видя, что ученики удивленно замерли, открыла журнал. — Давайте знакомиться. Меня зовут Валентина Михайловна, — сама улыбнулась непривычно длинному своему имени. — Я буду называть фамилии. Прошу вставать и отвечать «есть».

Они вставали и отвечали, каждый по-своему. Рыжий упрямец, Толя Куваев, еле выдавил «есть» сквозь плотно сжатые губы. Самый большой мальчик в классе, Юра Волков, угрюмый, давно не стриженный, лишь приподнялся, как бы говоря: и этого хватит. Шатохин Леша, на удивление курносый и щупленький, крикнул пискливо: «Есть!», но с места не встал.

— Шатохин, встань! — строго сказала Валентинка.

— Я стою! — радостно пропищал Шатохин.

Ребята прыснули. Валентинка, вспыхнув от гнева, подошла к мальчику: он действительно стоял. И стоя был ростом не выше парты.

Дверь распахнулась, в класс вбежал директор. Ватный бушлат у него был расстегнут, шапка криво сидела на голове. Подскочив к доске, он ткнул пальцем в расплывшееся на ней пятно, метнулся к окну:

— Доска испорчена, кто будет чинить? Стекло треснуло, тоже деньги. Вы тут безобразничаете, а школа должна расплачиваться? — высоким фальцетом закричал он. И вдруг сказал совсем мирно: — У вас теперь новая учительница, дети. Человек молодой, энергичный. Надеюсь, вы станете друзьями. — Он снял очки, протер их рукавом, надел и внимательно оглядев притихших ребят, вышел.

Тотчас запрыгал, замахал руками Шатохин, принялся пускать во все стороны своих «голубей» Куваев, начали драться сумками и книгами другие ученики. Валентинка попробовала остановить, никто ее не слушал. Прижалась к печке, молча смотрела на бушующий класс: отчего они так, что она им сделала? И еще под окнами кривляются, стучат в стекла какие-то мальчишки…

Перемену Валентинка провела у себя наверху, решая: идти на урок или сразу к директору, с заявлением? Тоже хорош, нечего сказать, вместо того чтобы помочь, ворвался, накричал. Представила, как с позором уезжает обратно, как дядя Семен молча выносит из школы ее сундучок, а тот, гривастый блондин, посматривает и смеется… Нет, ни за что!

В классе было тихо, на задней парте сидел невысокий, по-военному подтянутый человек; левый пустой рукав гимнастерки у него засунут был за ремень.

— Завуч, Аксенов Павел Иванович, — представился он. — Работайте, словно меня нет.

У Валентинки от испуга пересохло в горле, она еле смогла начать урок. Потом привыкла, отошла, тем более что завуч, казалось, вовсе ее не слушал, рисовал в блокноте каких-то чертиков.

— Неплохо для начала, — сказал он, когда урок кончился и дети вышли из класса. — Однако надо поучиться у старших товарищей. Сейчас пойдете в класс к Анне Сергеевне, я договорился. В четыре часа педсовет, прошу быть. Своих учеников можете отпустить. Ну, до вечера, — кивнул на прощанье.

Анна Сергеевна, неузнаваемо строгая в темно-синем костюме с белой манишкой вела урок, словно отсчитывала таблицу умножения, все у нее шло без запинки, без задоринки. Ребята сидели навытяжку, будто солдатики. Но вот вихрастый парнишка задел локтем учебник, тот упал на пол… Перова резко обернулась:

— Опять ты, Виноградов? Выйди из класса!

— Он не нарочно, — попробовал заступиться за товарища сосед в серых штанишках.

— И ты выйди. Сейчас же!

Ученики, забрав сумки, покорно вышли. Это они на прошлом уроке стучались под окнами у Валентинки…

— Ну как, дал вам что-либо мой урок? — приветливо спросила после занятий Анна Сергеевна.

— Если бы я могла так! — с невольной завистью сказала Валентинка. — Только Виноградова вы, по-моему, зря выгнали, он ведь нечаянно уронил книгу.

— Я двадцать лет учу детей и, поверьте, знаю, кого следует, а кого не следует выгонять из класса, — совсем другим тоном произнесла Анна Сергеевна. И пошла — чужая, холодная, неприступная.

5

Звонок… Валентина очнулась: она совсем забыла о времени! Увлеклась, как девчонка. Она и была девчонкой — все эти минуты жизни в прошлом. В юности, которая чудесна даже своими невзгодами, которая не возвращается никогда…

Кабинет был пуст: ученики не стали вторгаться в ее раздумья, понимали ее настроение. Сочинения стопкой лежал» на столе. Валентина отошла от окна, присев к столу, отыскала сочинение Коли Фортова, заглянула в начало — и не смогла оторваться. История одной из картин Валентина Седова… Хорошо пишет Коля и как страстно! Много нового даже для нее, учительницы. Валентина любила такие минуты в жизни, когда убеждалась, что может почерпнуть нечто новое у своих собственных учеников. Но чем-то и встревожила ее работа Коли, чем-то насторожила…

Уходя после пятого урока домой, Валентина встретила свой четвертый «в»: ребята шли по коридору на цыпочках, взявшись за руки, переваливаясь — будто стайка утят. Евгения Ивановна вела первого, тоже на цыпочках, вся словно устремляясь вперед. Тонкие впроседь косы обернуты вокруг головы; темная суконная юбка, синяя вязаная кофта, худое, заострившееся лицо…

— Уже с обеда? — понизив голос, спросила Валентина.

— Да. — Карие с темными веками глаза Евгении Ивановны мягко блеснули. — Оденутся и на прогулку.

— Дождь…

— Ничего, поиграют с мячами в беседке. Разрядка необходима. Вы подойдете к трем?

— Вряд ли, надо приготовиться. Вечером, ко мне, с Анной Константиновной, хорошо? И еще — помогите на занятиях Огурцову…

— Безусловно. — Евгения Ивановна распахнула дверь класса, дети, все так же, на цыпочках — и Рома Огурцов тоже! — продолжая начатую воспитательницей игру, вошли в класс. В школе идут уроки, нельзя мешать. Но попробуй остановить, усмирить бегущих из столовой десятилетних мальчишек — разве удержишь? Голос сорвешь… Евгения Ивановна умеет справляться с детьми по-своему, у нее все на полный серьез — занятия, игры, — все на взаимном доверии. Пожалуй, эта седая учительница —