– Будешь пытать? – голос мальчишки опасливо дрогнул.

– Нет. Просто возьму то, что мне нужно.

Средний и большой палец уперлись в виски, стиснули голову пленника ледяным тугим обручем. Больно.

– Я ничего не скажу.

– И не надо…

Ган надавил сильнее, и парень потерял сознание. Теперь его память раскрыта, как книга. Все его мысли, даже самые сокровенные, самые тайные… Но такие Гану не нужны. Он ведь не ради праздного любопытства в Данияровых мозгах копается. Ради дела. Ему ведьма нужна… Ведьма. Ведьма!

Ага, вот! Уже близко… Утро этого дня. Зимний лес. Дорога в снегах – извилистая, так и норовящая сбросить – потайная. После – берег, и яркая звездочка на его бесцветном фоне. Девушка. На какой-то миг голая… Торопится одеться, сердится, смотрит опасно и зло… Бьется пузом о снег толстая рыбина у ее ног… «Проваливай!» Дева, как зверь, скалит зубы, закатывает выше десен верхнюю губу, сжимает кулаки… «Я – ученик ведьмы»…

Красивая.

Она красивая в глазах мальчишки. И Ган теперь смотрит его глазами и чувствует его сердцем. Оно колотится, распуская по телу сотни колючих импульсов. Волнение. Похоть. Желание. Страх. Восторг. Тоска. Томление. Восхищение. Жалость, что никогда не случится… Надежда…

Ган даже встряхнулся, желая сбросить с себя сугроб ярких и чужих ощущений. Брезгливо поморщился. Все это – слабости! Непозволительно. В сердце воина должен быть лед, что крепче стали. Да только проклятый Данияр не унимается, и мысли его несутся вспугнутыми птицами. Перед глазами дева – и дева эта затмевает все кругом. А сама что-то про больную козу приговаривает. Как движутся ее губы, замедленно, волнующе, вкусно, призывно…

Сладкие, должно быть, ее губы…

Ган снова встряхнулся, беззвучно обругал Данияра, стиснул со злости его череп так, что под пальцами затрещало. «Ведьму мне дай, а не на девку пялься! Истинное ее лицо».

Данияр послушно показал дорогу и ведьмину хибару. И снова с ним дева. И снова он на нее как на чудо чудное глядит, глаз отвести не может. Не хочет…

В какой-то миг Ган захлебнулся Данияровыми чувствами, они его захлестнули, затекли в самую душу настойчивой резвой водой. Хватит! Уймись! Дай лицо! Дай же…

В мальчишкиной памяти все вдруг смешалось, пошло кругами и пятнами, снова мелькнул образ девушки, потом темнота и дыхание, громкое, шумное… Что еще? Ган не сразу понял, а потом разобрал. Двое – девка и его пленник – спрятались от ведьмы за печкой. Зазвучали голоса – четыре голоса! Ган аж на месте заплясал, как почуявший добычу охотничий пес. Не одна, а четыре ведьмы! Хорошая будет охота с такой-то добычей! Ну же, лицо! Хоть одно из четырех… Дай.

Мальчишка лишь сильнее забился за печку. Повернулся на свет и обласкал взглядом черный силуэт девушки. Она ближе к выходу из укрытия стояла и пока этот дурак, Данияр, на нее таращился, должна была видеть все. Лица. Ведьм.

Бесполезно…

Ган сбросил руку с обледенелого мальчишкиного лба. Ничего там нет, кроме этой девки. Все сознание заполнила, всю память. Какие уж там ведьмы?

За спиной кто-то зашумел, завозился.

Ган обернулся, и глаза его вспыхнули радостно – девица! Легка на помине! Стоит, смотрит, как волчица, и тяжелую дубину обеими руками сжимает. Неужто приятеля своего спасать пришла?

И будто знакомая…

Будто видел он ее раньше, но забыл. Забыл, как всех людей из Игривицы. Забыл, и дал себе слово не вспоминать!

Больше никогда.

Глава 3. Пленница

Вита увидела след на снегу.

Рядом с тем местом, где сошлись вершинами два серых валуна.

Рядом с тем местом, где замерла в холщовом мешке задавленная ледяной глыбой рыба.

Рядом с тем местом, где так некстати или кстати попался ей на глаза Данияр.

След на снегу – огромный, от выплеснувшегося из воды на сушу гигантского тела. От страшного зверя холодного моря – слуги Властелина Зимы. Вот борозда – широкая, будто проволокли тут волоком целую ладью. Это Ган!

Ган вышел на берег и, перекинувшись в человека, ушел в лес. А может, и не в лес. Может быть, он отправился к деревне. Кто знает, что там, у Властелина Зимы на уме? Что, кроме черной злобы?

Далеко впереди, за высокими сугробами, из которых торчали макушки одиноко стоящих елок, раздались звуки. Необъяснимые, тихие, они пугали своей неопределенностью, но чуткая Вита сразу поняла, что у лесной опушки творится нечто недоброе.

И пошла туда.

Угадала.

Взгляду предстала жуткая картина: вмерзший в лед Данияр, посиневший, полумертвый, и Ган, сжимающий его голову безжалостной рукой. Черный уродливый монстр за Гановой спиной потянулся мордой в ее сторону, предупреждая… то ли Виту, то ли Гана.

Демоны мира!

Вита, не имеющая привычки отступать, огляделась в поисках оружия. Кусок обглоданной морем коряги сунулся из-под снега рядом с левой ногой и сам в руки прыгнул.

– Отойди от него!

Вита не узнала собственного голоса. В нем будто не хватало звука и мощи. И дрожь появилась…

Там Ган.

Ган!

Слуга Властелина Зимы отпустил Даниярову голову, позволив ледяной глыбе гулко опрокинуться на скрытые пуховым снегом камни. Развернулся медленно – никуда не торопился. Знал – что бы ни было, все сложится так, как угодно ему.

Приказал:

– Иди сюда.

Вита вскинула дубину, сжала зубы. В тот же миг ноги оплела лента искристого вихря и спеленала их, не давая сделать шага. Вита рванулась, пытаясь вырваться из снежных объятий, и новые белые плети опутали ее сильнее: шею, грудь, руки. До боли затянулись на запястьях – выжали оружие из рук.

Потом ее потянуло над землей к Гану.

Вита пыталась вырваться, забилась, как попавшая в паутину муха, но лишь сильнее затянула силки. Когда ледяные пальцы придирчиво коснулись ее подбородка, окольцевали нижнюю челюсть, пленница попыталась огрызнуться, но стоило только губам ее закатиться в оскале, прямо в кости пришел импульс невыносимого холода.

– Не дергайся. – Голос, наполненный уверенностью и властью, прозвучал над самым виском. – Отдай то, что мне нужно, а потом… – Ган на миг осекся. Лишь на один крошечный миг. Потому что внутри головы вспышкой мелькнули подслушанные, подсмотренные воспоминания Данияра. Женский образ, будоражащий инстинкты и желания… Ган хотел сказать «убью», но почему-то произнес, – отпущу.

Пленница ничего не ответила, только глянула на мучителя со злобой и скорбью. «Как жаль, что я не могу снова взять дубину и разнести ею в крошево твой череп», – читалось в ее глазах.

Ненависть.

И ни грамма страха.

Ладно… Ган упер пальцы в ее виски. Сдавил, желая поскорее добыть искомое, но из девчонкиной головы на него глянула тьма, гулкая и пустая.