Где-то в глубинах сознания Ана понимала, что выдает себя с головой, оставляя за Хедином танец за танцем, но душа бунтовала против любого другого партнера, требуя смотреть только в его глаза, касаться только его рук, слышать только его чуть сбившееся дыхание и трепетать только от его осторожных, будто топь проверяющих, ласк.

Ану крохотные молнии пронзали от всего этого. Она ничего не понимала и не хотела понимать, наслаждаясь короткими мгновениями охватившей эйфории и каким-то шестым чувством понимая, что Хедин ощущает то же самое.

То ли все это свадебное безумство так на них подействовало, то ли на самом деле боги принимали ритуальный выбор за истинный, но Ана безропотно пошла за Хедином к реке и позволила ему…

Да что там, позволила? Не она ли прижалась к его плечу, переплела свои пальцы с его и позвала по имени?..

Это было первое слово, сказанное между ними за последние два месяца. И Хедину хватило его, чтобы принять решение. Он развернулся, прижал Ану к себе и не дыша накрыл губами ее губы…

Самый главный поцелуй в жизни…

И не важно, что он был первым и единственным, — такой сладости Ана еще никогда не испытывала. Сладость пленила душу, растеклась по телу, наполняя его какой-то истомой, а губы Хедина так нежно и правильно касались ее, что Ана забыла обо всем на свете.

И снова сама позволила, сама пригласила. Придвинулась ближе, обхватила его голову, стараясь ответить и поймать новое, не дающееся, удовольствие, а потом невольно приоткрыла губы…

Кажется, тогда их и настигло обоюдное безумие. Хедин задышал тяжело, руки напряглись, тело полыхнуло жаром, но Ана даже не думала пугаться. Она разрешала Хедину заходить все дальше и дальше, напитываясь его страстью и отзываясь на каждое его движение то ли короткими стонами, то ли необъяснимыми всхлипами. С телом что-то происходило, оно больше не подчинялось разуму, а желало еще более смелых ласк, еще более близкого соприкосновения; Ана с ума сходила от того, что не может дотронуться до кожи Хедина и что он тоже никак не додумается узнать ее настоящую.

Его руки, проникнув под меховую накидку, гладили грудь, скользили по талии, стискивали бедра, и Ана сама — снова сама! — потянулась к застежкам на его куртке.

— Девочка моя!.. — хрипло вырвалось у Хедина, и в ту же секунду где-то вдали раздался громкий свист. Это гости провожали молодых, по традиции напоминая про первую брачную ночь. А вот Ану этот свист только отрезвил.

Она отпрыгнула от Хедина, глядя на него с ужасом — но скорее от собственных желаний, нежели от него посягательств. Однако Хедин подумал по-своему.

— Дурочка, — все тем же неровным голосом, от которого у Аны слабели колени, проговорил он. — Через пару месяцев женюсь на тебе, и дело с концом.

Ану словно ушатом холодной воды окатили. Как скоро он все решил — и как просто! И даже ее спросить не удосужился — индюк напыщенный!

— Сначала женись! — зло выдала она. — А там посмотрим, дело или не дело!

Хедин, явно не понимая смены ее настроения, шагнул вперед, но Ана увернулась от него и со всех ног припустила домой.

С тех пор она каждый день ждала, что Хедин придет к ней свататься. А дождалась только самоуверенного заявления о том, что он изволит на ней жениться. Неужели рассчитывал, что она заплачет от счастья и кинется целовать ему ноги в знак благодарности?

У Аны тоже была своя гордость. И эта гордость сыграла с ней самую ужасную шутку в жизни.

Она простила Джемму Эдрику. Хедину она не простит ее никогда.

Одна лишь мысль о том, что он смотрел на эту бесстыжую девицу так же, как на Ану недавно, что целовал ее с той же страстью, что касался ее кожи, а потом, потом…

Он сделал своей женщиной Джемму, а не Ану, предпочтя ее подобно Эдрику. Но если в прошлый раз у Аны пострадало одно только самолюбие, то теперь на месте сердца осталась лишь сгоревшая головешка. Ана даже ненавидеть Хедина не могла — не хватало сил. Просто понимала, что никогда больше не будет того невозможного счастья, что она испытала в его объятиях. И больших горячих рук не будет, и надрывного дыхания, и перехваченного страстью голоса. Все это теперь принадлежало Джемме — и Ане впервые захотелось убить человека и умереть самой. Чтобы только не испытывать этой одуряющий боли и чувства полнейшей безысходности.

Розовоглазая драконица, когда-то спасшая ей жизнь, теперь эту жизнь и разрушила из одной своей прихоти. А может, именно Хедин и нужен ей был изначально, а Эдрик оказался всего лишь способом к нему подобраться? И, когда Хедин объявил о свадьбе с другой, Джемма поняла, что настала пора действовать? И теперь…

В предбаннике послышались веселые детские голоса.

Ана безучастно поднялась с колен и вытерла лицо.

Пришло время начинать уроки, и никто не должен был видеть ее слабости…

Проснулся Хедин с таким ощущением, что по нему, как минимум, прошлась орда кочевников. Голова раскалывалась на тысячи частей от простой попытки открыть глаза. Тело было чужим: то ли ватным, то ли искалеченным до такого состояния, что Хедин не чувствовал ни рук, ни ног, а только один комок обнаженных нервов. И почему-то до безумия не хотелось вспоминать, что же вчера произошло и почему он сейчас в таком состоянии.

Но память не желала подчиняться, медленно, но верно восстанавливая в воспаленном мозгу забытую было картину, а Хедин с каждой новой секундой все больше убеждался, что первая сегодняшняя мысль была самой милосердной.

Ана собралась замуж за Эдрика. И они объявили об этом в день совершеннолетия Хедина, смешав его с грязью и устроив показательный танец на костях.

Хедин застонал от затопившей душу боли. Только слабак мог напиться до одурения из-за какой-то девицы, которая всю жизнь его ни в шнокель не ставила. Можно было, конечно, сказать, что Хедин позор свой вкупе с проигрышем брату в эле топил, но себя-то к чему обманывать? Он был влюблен в Ану с детства, а она в очередной раз предпочла ему Эдрика.

— Расчухался? — будто из какой-то пещеры донесся до него голос младшего брата, и Хедин вздрогнул: то ли от колокольного звона в ушах, то ли от народившейся ненависти к Эдрику. Тот, наверное, был не виноват в том, что оказался более удачлив в сердечных делах, но это казалось слишком слабым поводом, чтобы вынудить Хедина снова его принять.

— Ты бы поаккуратнее выражения подбирал, — посоветовал Хедин, все так же уткнувшись в подушку и не желая смотреть на брата. — Я ведь и двинуть могу после твоего вчерашнего подарка. А ты слабенький у нас, копытца мигом отбросишь.

Но Эдрик даже не подумал сменить тон.

— Двинь, — предложил он. — Ты только это и можешь — бить по больному.

Хедин фыркнул и тут же скривился от очередного извержения в голове. Руки так и чесались воплотить угрозу в жизнь, но многолетняя ответственность за брата и привычка во всем ему уступать неумолимо делали свое дело. Да и что проку в том, если он измочалит Эдрика до полусмерти? Себе и то легче не сделает. Только вызовет очередной всплеск Аниной ненависти к себе и жалости к своему несчастному братцу. Все как всегда. Вот только после вчерашних слов уже ничего не исправишь.