Потому что была слишком поглощена стоящей перед ней задачей.

Она не изучала его руку в художественном смысле. Она не думала о текстуре, тенях, цвете и свете. Скорее, она вспоминала, каково было ощущать эту руку.

Когда он положил цветок ей за ухо той первой ночью в саду.

Когда он нежно убрал ей волосы с лица, прежде чем поцеловать. Когда он ласкал ее, доставляя ей потрясающее удовольствие.

Эту руку ей нужно было запечатлеть на бумаге. Каким-то образом ей нужно было показать сочетание силы и мягкости, грубости и теплоты.

Погрузившись в водоворот воспоминаний, она чуть было не забыла, что рисует. Ее грудь затрепетала, когда она вспомнила, как он положил свою руку под ее ночную рубашку. Ее кожу покалывало, как будто он по-прежнему касался ее; его пальцы скользили по ее бедрам, дразнили ее легкими касаниями. Уверенная и ритмичная пульсация зародилась в самой сердцевине ее существа. Дыхание стало тяжелым.

К ее удивлению, он, казалось, испытывал то же самое. Он сглотнул и посмотрел на нее с… тоской. В его взгляде была не нежность, нет, но что-то похожее на нежность. Одно можно было сказать точно: холодности в нем точно не было. Его взгляд пылал, и хотя их разделял по меньшей мере метр, она чувствовала тепло, исходящее от его тела и создающее поток, катившийся через нее.

– Фиона, – выдохнул он. Это было и извинение, и просьба.

Она моргнула, и карандаш выпал из ее пальцев.

Он медленно придвинулся к ней, глядя ей в лицо.

Не задумываясь, она отложила в сторону блокнот, двинулась ему навстречу и ответила на вопрос в его глазах:

– Да.

Грэй проклинал собственную слабость. Ему удалось обсудить подробности помолвки с Фионой с холодной отстраненностью. Он не поддался искушению обнять ее и поцеловать. Он думал, что в нем осталась хоть капля самоконтроля.

Он чудовищно ошибался.

Как только она приступила к рисованию, его самоконтроль начал испаряться. Она смотрела на него так внимательно. Чувственно. Почти эротично.

Тем не менее он сдержался и не поддался импульсу поднять ее на руки и продолжить с того места, где они остановились прошлой ночью в библиотеке. Он сопротивлялся ей… пока не стало ясно, что ее желания совпадают с его собственными. Ее потемневшие глаза, вздымающаяся и опадающая грудь и приоткрытые губы стали причиной его падения.

Когда он не мог больше вынести ни секунды вдали от нее, он бросился к ней, желая ощутить вкус ее губ и осыпать ласками ее кожу.

И остановился во вздохе от нее:

– Это безумие.

Ее взгляд упал на его губы, и они столкнулись в животном и необузданном поцелуе. Его язык вторгся к ней в рот, пока она срывала с него одежду. Он пропускал пальцы сквозь ее волосы, а она прижимала к нему свое тело.

– Когда вы рисуете, меня тянет к вам, как волну к берегу. – Он прижал губы к ее шее. – Вы орудуете карандашом, как волшебной палочкой.

Раззадорившись, она отодвинулась от него и саркастично изогнула брови:

– Вы обвиняете меня в том, что я ведьма?

Он положил ее обратно на одеяло и посмотрел ей в глаза:

– Я жертва ваших чар.

– Боюсь, я нахожусь под воздействием тех же самых чар. Наверняка ни одна стоящая ведьма не наложила бы заклинание на себя саму. Поэтому я думаю, мы опровергли эту теорию.

– Вы ощущаете это каждый раз, когда рисуете? – Он должен был знать.

Она наморщила лоб:

– Что вы имеете в виду?

– Эту связь, это влечение. Всегда ли оно так сильно между вами и моделью?

Она оперлась на локоть и легко прикоснулась к его щеке:

– Притяжение, которое мы чувствуем, вызвано не рисованием. Оно существует, потому что вы впустили меня в свой мир. Позволили мне увидеть нечто большее, чем угрюмого графа, который никому не доверяет, чем человека, одержимого желанием отремонтировать свой дом.

– Это все, что во мне есть, – отрезал он. – Если вы видите что-то еще – это плод вашего воображения.

– Я скажу вам, что я вижу. – Она накрыла ладонью его щеку, и все инстинкты внутри его кричали, что ему нужно отвернуться, чтобы она не увидела лишнего. Вместо этого он сделал каменное выражение лица и приготовился. – Я вижу человека, чья главная цель в жизни – боготворить бабушку и обеспечивать ее счастье. Человека, который догадался украсить этот скромный домик фруктами, полевыми цветами и одеялами. Человека, который познакомил меня с удовольствием и отказался получить его сам, чтобы защитить меня.

Она провела кончиком пальца по его нижней губе и слегка потянула ее вниз, дразня его. Разжигая огонь, который уже горел в ней самой.

– Отвечая на ваш вопрос, я не чувствую себя так ни с кем, кроме вас. Никогда не чувствовала. И, осмелюсь сказать, никогда не почувствую.

Вот черт. Она произносила все то, что его богом забытое сердце хотело услышать. Боже, она, наверное, верила в то, что говорила. Но это не значит, что это было правдой.

– Вы слишком молоды, слишком неопытны, чтобы знать свое сердце.

– Нет. Во мне достаточно смелости, чтобы увидеть, что там написано. И оно говорит мне, что я принадлежу вам. – Она наклонила его голову к себе, чтобы поцеловать; поцелуй был коротким, но проникал прямо в душу. – А что говорит ваше сердце?

Ничего такого, чему он мог поверить, будь оно неладно.

– Это не имеет значения. Я знаю одно: мысль о вас с другим мужчиной, будь то Пентам или Кирби, вызывает у меня желание вызвать их на дуэль. – Ее прекрасные глаза омрачились непониманием, поэтому он попытался объяснить: – Я хочу стать тем, кто оберегает вас… кто заставляет вас вздыхать… улыбаться.

Выражение ее лица смягчилось. Стало соблазнительным.

– Если это правда, сделайте меня своей. Здесь. Сейчас.

Все его тело напряглось. Конечно, он фантазировал о том, как займется с ней любовью, но все это… было похоже, скорее, на сон.

– Вы уверены?

У нее сверкнули глаза, и уголок рта приподнялся в улыбке.

– Мы поженимся через неделю. – Проворными пальцами она ослабила ему галстук и начала ласкать шею. – Зачем нам отказывать себе в удовольствии?

Грэю нелегко было придумать причину. Его сердце стучало, и он был так возбужден, что сомневался в своей способности выговорить целое предложение:

– Я… не хочу причинить вам боль.

Она слегка нахмурилась:

– Физическую или?…

– Какую угодно. – Упаси боже, он никогда не простит себя, если такое случится.

– Хотите знать, что причиняет мне больше всего боли? Когда вы отстранены, холодны и равнодушны. Вы всегда говорите, что вы не поэт. Что не можете найти слов, чтобы сказать мне, что чувствуете ко мне. Так покажите мне. Сейчас.