— Эмма, — позвал он, и голос эхом разнесся по огромному помещению. — Иди ко мне.

— Я… думаю, нет.

— Но я настаиваю.

— Ты не можешь заставить меня.

— Подумай хорошенько. — Он ударил ладонью по поверхности воды, подняв брызги.

Поколебавшись, она осторожно отставила бокал и стала расшнуровывать туфли. Упорно избегая взгляда Алана, тщетно пытаясь унять волнение, от которого дрожали руки. Ее муж прав. Этот момент неизбежен. Она отгоняла эту мысль, убеждая себя, что Алану Шеридану не нужно от нее ничего, кроме денег. Рита знала об этом, Рита предупреждала ее. По ночам она просыпалась от ожидания и страха, и предостережения сестры звучали у нее в ушах, заставляя сердце гулко стучать, а тело гореть.

Сняв чулки и туфли, Эмма встала и подошла к бассейну, сознавая, что тонкая ткань рубашки стала совершенно прозрачной, прилипнув к влажной коже. Она вошла в горячую воду, тихо ахнув, когда жар стал взбираться вверх по лодыжкам, икрам, бедрам, проникая, словно жидкое пламя, между ног.

Стоя в середине бассейна в клубах пара, Алан наблюдал за ней. Он показал на ее волосы:

— Распусти их.

Она подняла руки и непослушными пальцами стала вытягивать гребни. Наконец волосы тяжелой и влажной массой упали ей на плечи и часто вздымающуюся грудь.

Алан оглядел жену так, что у нее по спине забегали мурашки.

— Восхитительно, — нежно протянул он, затем скомандовал: — Иди сюда.

Она шла, чувствуя, как вода плещется о ягодицы, и скоро оказалась перед ним, словно восточная рабыня перед своим повелителем, презирая это ощущение власти над собой и вместе с тем приветствуя его. Она чувствовала слабость и в то же время радостное возбуждение. Каждая клеточка ее существа наполнилась трепетным восторгом жизни.

Он протянул руки и положил ладонь ей на грудь, нежно касаясь соска кончиком пальца. Эмма застонала и закрыла глаза, когда обжигающая молниеносная стрела пронзила каждый пульсирующий нерв ее тела. Показалось, будто она вот-вот лишится чувств…

Мужские пальцы нежно коснулись розового цветка на коже.

— Есть еще? — спросил он.

С неимоверным усилием она медленно покачала головой:

— Нет.

— Повернись и дай мне посмотреть.

Она неторопливо поворачивалась в воде, позволяя ему разглядеть ее со всех сторон. От горячей воды кожа ее пылала, словно охваченная пламенем пожара.

Когда она вновь оказалась лицом к нему, он улыбнулся и мягко произнес:

— Никаких драконов.

— Что?

— Говорят, у тебя сзади вытатуированы драконы.

— Уверена, что обо мне много чего говорят. Ты всему веришь?

— Они, похоже, знают тебя лучше, чем я.

— Думают, что знают.

— Тебе нравится это? — спросил он, нежно сжав ее грудь.

Она сглотнула, вернее, попыталась. Опустив глаза, смотрела, как его большая ладонь ласкает ее. Какой смуглой кажется его рука на ее белой коже… Она вдруг почувствовала опасную беззаботность.

— Тебе нравится? — повторил он настойчивей.

Эмма кивнула и положила свою руку поверх его ладони, прижав ее сильнее.

— Да, — ответила она наконец.

— Тогда почему ты дрожишь? Тебе очень хочется заняться любовью?

Она ничего не ответила. Он смотрел так, будто в его карих глазах действительно таилась нежность. Боже мой, что же она делает?

Жара, пар, тусклый свет факелов, мерцающих во мгле, отклик собственного тела — все приводило ее в замешательство. Если она не остановится теперь, то наверняка пожалеет об этом.

Но, несмотря на все доводы рассудка, Эмма не могла сдвинуться с места. Алан внезапно обхватил ее руками и поднял на мраморный край бассейна, где она смогла лишь закрыть глаза и тряхнуть головой в тщетной попытке сопротивления.

— Пожалуйста, — застонала она.

— Что, милая? Дать тебе почувствовать себя женщиной?

Он уложил ее спиной на плиты, а она устремила свой взор сквозь завесу пара на тусклое небо, просвечивающее сквозь стеклянную крышу, слыша плеск воды и бешеный стук собственного сердца от каждого его прикосновения.

Его прикосновения — о боже — они были повсюду одновременно. Его руки ласкали грудь, живот, бедра, заставляя ее тихо вскрикивать и вздрагивать. Мысли ее были в смятении, чувства кружили вихрем незнакомых ощущений.

— Посмотри на меня, — скомандовал он, и, заставив себя открыть глаза, Эмма увидела его над собой, наполовину находящегося в воде, наполовину снаружи, словно какое-то морское божество, соблазняющее земную женщину.

— Скажи, что ты любишь, — послышался его голос сквозь застилавший мысли туман. — Это? — Пальцы потянули ленточки сорочки и сдвинули мокрую тонкую ткань, полностью обнажая грудь.

Опустив голову, он сомкнул губы сначала вокруг одного соска, затем вокруг другого. И она изогнулась навстречу и задышала резко, прерывисто, мысленно молясь о том, чтобы это не было фантазией — одной из тех, которые так часто мучили ее со дня их свадьбы.

Но это была реальность. Явь. И Алан, супруг, целовал ее тело — грудь и живот, и его дыхание уже обдавало прозрачную ткань, прикрывающую ее женственность.

Ей захотелось кричать, плакать, смеяться. Голова ее металась из стороны в сторону. Она погрузила пальцы в его мокрые волосы и приподнялась навстречу… Это действительно было куда прекраснее фантазий. Никогда в самых безумных грезах не представляла она этого…

Но нет, нет, это невозможно… Она не должна…

Он приподнялся и вгляделся в ее лицо.

Потерявшись в пространстве и времени, сцепленные в клубок взаимного желания, они смотрели друг на друга, наверное, целую вечность, прежде чем Эмма покачала головой и тихо всхлипнула:

— Я не могу.

Она откатилась в сторону и прижала сорочку к груди.

— Я не могу, — повторила она, слыша, как ее слова эхом отразились от мраморных стен. — Пожалуйста, не проси меня. Я не могу до тех пор, пока не…

— Пока что? — закричал он. — Что с тобой, черт побери? Ты моя жена, Эмма! Я имею полное право ждать и требовать от тебя исполнения супружеских обязанностей. Ты приходишь сюда, дразнишь меня своим телом, а потом заявляешь, что не можешь! — Он схватил ее за плечи и встряхнул. — Или ты просто пытаешься сделать из меня дурака? Да? Ты ненавидишь меня или мужчин вообще?

Она отвернулась, иначе наверняка позабыла бы свои идиотские страхи и позволила ему все, чего он так отчаянно желал.

— Пусти меня, — выдавила она.

Алан отпустил ее. Она осторожно попятилась, между тем как разум и сердце вели битву, которую никто не мог выиграть.