— Ира, чаю нам закажи, пожалуйста. Зеленого. И в делах давай вместе разбираться будем.

Нам! Вместе! Вместе!! Вместе!!!

Приготовила быстренько все, в кабинет впорхнула. Он в кресле Максима сидит. Грустный, но сосредоточенный. Уселась напротив, за бумаги принялись. До вечера возились. Он спрашивал — я поясняла. К концу дня коллектив собрал. Память Максима молчанием почтили. Потом сказал, что теперь будет с нами во главе команды работать, все остальные остаются на своих местах, а я теперь — у него заместителем. Народ одобрительно загудел, ждали худшего. А я потом как под парусом домой неслась.

Вместе! Каждый день!! Счастье-то какое!

Мне так кажется, что в детстве я был не таким уж хорошим мальчиком. Спрашиваю у мамы, она смеется в ответ и говорит, что нет, хороший был всегда.

А я, например, точно помню такой момент. Мы с мамой сидим в гостях у каких-то ее приятелей. Детей, как водится, бросили в гостиной, а взрослые удалились курить в кухню. Мне лет восемь, наверное. Я пробираюсь в кухню, влезаю к маме на колени, а дядя Сергей говорит мне:

— Охота тебе, Васька, табачным дымом дышать?

Мама веселится в ответ и говорит:

— Что там дышать? Мы уже в кустах потихоньку сами покуриваем.

— Рановато, конечно, — вдумывается дядя Сергей. — Но уж если куришь, чего по кустам прятаться? Нам, мужикам, бояться нечего! Кури уже в открытую, как я, — и протягивает мне пачку «Мальборо».

Я, так думаю, цель он преследовал воспитательную. Не знаю, правильно ли он поступил, но я уверенным жестом вытянул из пачки сигарету и засунул себе в рот.

— Васька! — укорила меня мама, но я только удобнее устроился на ее коленях, а дядя Сергей поднес мне зажигалку.

— Сережа! — опять же мама, но тот подмигнул ей, мол, да не закурит он. А я закурил.

Народ в кухне слегка ошалел и смотрел на меня с интересом — надолго ли парня хватит? Я сделал несколько затяжек, стряхнул пепел.

— Мож, хватит уже? — Дядя Сергей выглядел растерянным.

Я подумал и ответил:

— Я привык все делать до конца.

Мама снова засмеялась. Сигарету докурить мне не позволили, я красиво затушил ее в пепельнице и торжественно объявил:

— Завязал, — тошнило потому что.

Завязал и правда.

Мама часто вспоминает этот эпизод, мне тоже смешно. Представляю маленького важного мальчишку с сигаретой в зубах у мамы на коленях.

А дядя Сергей вскорости поменял нам квартиру на большую и стал почти всегда жить вместе с нами, в просторной четырехкомнатной. Мне он нравился, я быстро перестал звать его дядей, называл просто по имени, он не возражал. В общем, мы подружились.

Потом, помню, уже постарше был, лет двенадцати, мы пришли в парикмахерскую. Меня усадили к мастеру, и я попросил выстричь мне на затылке всякие символы, это было очень модно и экстремально тогда. Все продвинутые тинейджеры так стриглись. Парикмахер Ваня, молодой парень, мою затею одобрил, но на всякий случай спросил у мамы разрешения. Она поморщилась, подумала и сказала:

— Стриги, Ванечка. Пусть лучше в двенадцать лет переболеет, чем в двадцать.

Ванечка постриг, получилось здорово, друзья завидовали, в школе делали замечания, Сергей подсмеивался. В конце концов все заросло, а больше вроде и не захотелось.

Потом были тельняшки, высветленные пряди, кеды, горные велосипеды, скейтборды с прыжками по лестницам.

В школе по-прежнему делали замечания, Сергей подкалывал, но велосипед чинить помогал, а мама была невозмутима.

Годам к пятнадцати мне показалось, что я прожил уже целую содержательную жизнь, и в одно прекрасное утро я как будто заново народился.

Я перестал читать по слогам всякую муть, я обнаружил дома замечательную библиотеку и ушел в нее с головой. Меня отправили на каникулы в Питер. Одного! По вечерам я слушал в кабачках рок сквозь сигаретный дым, а днем ездил на всевозможные экскурсии и вдруг осознал, что экскурсии эти мне интереснее, чем прославленный питерский рок, ради которого я, собственно, так сюда и рвался, черт побери!

Девятый класс я закончил с тремя четверками. Остальные были, как ни странно, пятерки. Мама очень удивилась, а мне было приятно, тем более что обучали меня в дорогой школе с углубленным изучением английского языка.

В то лето к нам приехал погостить приятель Сергея, горный полицейский Дэвид из Канады. Мы много мотались по охотам и рыбалкам и к концу визита двухметровый канадец хлопнул меня по плечу (но я не упал!) и сказал:

— Парень! Ты чешешь по-английски лучше меня!

— Почему лучше? — осведомился я.

— Потому что твоя мать не зря школе деньги платит — у тебя настоящее оксфордское произношение! В Штатах это ценят. Если приедешь туда, сразу выделишься и обставишь этих америкашек!

Недолюбливал он почему-то конфедератов.

Что ж, спасибо за комплимент, Дэвид. Кстати, в Штатах жил мой настоящий отец. Так уж получилось. Мама не стала в детстве сочинять мне историю про погибшего в Афганистане летчика, а сказала правду:

— Папа уехал в Америку и остался жить там. Думаю, он будет тебе звонить.

Если честно, я его плохо помню. Но звонков ждал. И до сих пор жду. Может, лучше был бы погибшим летчиком?

В десятом я сильно влюбился. Она училась в нашей школе, была на год старше, красивая до безумия и очень окруженная вниманием школьной пацанвы всех возрастов. Но у нее крутился устойчивый роман с одноклассником, тоже красавчиком, стильным и пышнокудрым, причем роман явно взрослый и глубокий. Они были очень красивой парой. Тем не менее я не комплексовал, делал вид, что я ей добрый друг, давал советы, в общем — мудрый английский дядюшка, но душа рвалась на мелкие куски! Красивая она, красивая! Губы, руки, ноги, ну — все! Такое совершенство невозможно! В страданиях я зачитался Пушкиным, но особый отклик мои душевные переживания нашли в творчестве Блока, хотя, казалось бы, какая связь времен?

«Не призывай! И без призыва приду во храм! — проговаривал я наизусть по ночам, терзая свое бедное сердце. — Склонюсь главою молчаливо к твоим ногам! И буду слушать приказанья, и робко ждать. Ловить минутные желанья и вновь желать». Этот эпизод прорисовывался в моем воображении особенно ярко и остро. «Твоих страстей повержен силой, под игом — слаб. Порой — слуга. Порою — милый. И вечно — раб!»

Здорово, конечно, сказано. Да и много чего у него еще нашлось актуального.

У моей любимой настал выпускной вечер. Воспаленный высокими чувствами и Блоком, я решил поздравить ее красиво: «Я послал тебе розу в бокале, золотого, как небо, «Аи»…» С розами, конечно, проблем не было, а вот вино с названием «Аи» отсутствовало начисто, — я весь город объехал — никто о таком даже не слышал. В отчаянии я накупил маленьких, по очень нежных розочек, получилось много (на все деньги, в общем) и красиво.