– Это было давно.

– Это есть и сейчас, так же, как было раньше и как будет завтра. С кем бы ты ни спала, ты всегда будешь жаловаться на дождь в ночи. Это так же неизменно, как и твоя родинка над пупком, как твои слезы после оргазма. Каждый, кто окажется с тобой, будет собирать их урожай.

Не отстраняясь, я слушала слова, что злили и ласкали одновременно.

– Будь сегодня моей плодородной землей, – продолжал он, – разреши еще раз увидеть твои слезы.

– Ты смотри, как насобачился говорить. Чуть ли не стихами – настоящий Рембо! Неужели девушки больше не клюют на дерзких бунтарей?

– Им теперь только поэтов и подавай, – хрипло засмеялся Роберт.

– Но ведь ты только что утверждал, что люди не меняются. Зачем же тогда несешь чушь, будто я не знаю тебя как своих пять пальцев? Скажи проще: я хочу с тобой сегодня переспать.

– Хорошо. Я хочу с тобой переспать, дорогая. Скажу больше – уверен, ты хочешь того же. Если же я не прав, можешь развернуться и уйти, не прощаясь. И все же я подожду здесь пару минут – на случай, если передумаешь.

Хлопнув дверью, я кинулась вверх по лестнице, но вдруг остановилась, пожала плечами, развернулась и медленно стала спускаться вниз.

– Думал, придется ждать намного дольше. Неужели тебе так одиноко? – Роб посмотрел на меня с жалостью, которая, как ни странно, меня совсем не задела.

– Ты не мой доктор, а я не твой пациент. Давай пойдем туда, где сможем совершить акт вандализма над памятью. – И решительно шагнула в темноту.

– Постой, – Роберт взял меня за руку, – так не пойдет. Либо ты идешь со мной с миром, либо ты остаешься дома и воюешь сама с собой.

– Какие же вы, в сущности, мужики, наглые существа! Еще пятью минутами ранее я устраивала тебя любая, теперь же ты начинаешь диктовать условия. Впрочем, какая разница? Я совершенно не собираюсь с тобой воевать. Возьми меня под руку – сделаем вид, что мы старые друзья, которым есть о чем поговорить…

На безлюдных улицах почти не горели фонари. В воздухе, пыльном и тяжелом, витала тревога. Мы шли из ниоткуда в никуда, а за нами бежал старый лишайный пес. Он, осклабившись, вилял хвостом, надеясь, у нас есть для него что-нибудь съедобное. Для этого пса мы были сладкой иллюзией и горьким разочарованием.

ГЛАВА 3

Огромная кровать стояла в углу комнаты. «Сколько же их тут перекувыркалось», – проскользнуло у меня в голове.

– Обычно я сплю головой к стене, но если хочешь, мы можем лечь в другую сторону, – сказал Роберт, словно услышав мои мысли.

– Да хоть поперек, мне все равно.

Роберт посмотрел на меня пристально, наверное, желая понять, насколько искренни мои слова.

– Видишь, я все-таки изменилась.

– Нет, не ты, а твое отношение ко мне.

– И это тебя не задевает? – спросила я, садясь в кресло.

– Задевает. Но желание положить свою руку между твоих ног сильнее. Так что я придержу гордость до утра.

– Странно слышать от тебя такое.

– Если я еще могу удивлять тебя, значит не все у нас потеряно.

Он подошел к балкону и открыл его настежь.

– Пойдем подышим. – Роб подал мне руку, и мы вышли из комнаты.

Воздух наполнился яркими ароматами.

– Будет гроза, – от волнения мой голос начал слегка ломаться.

– Да, скорее всего. Только перед ней всегда так тихо и неспокойно.

Я улыбнулась.

– Чего ты?

– Не знаю. Странно все это. Мы стоим здесь, а я…

– Не испытываешь ни злости, ни раздражения, – перебил меня Роб.

– Да, что-то в этом роде.

– И еще думаешь: «Я не испытываю к нему нежности и давно уже забыла об этом человеке. Почему тогда я здесь?»

– Думала. Когда вошла сюда. Теперь уже нет.

– Это хорошо. Я все равно не отпустил бы тебя сегодня. Но так мне спокойней. Знаешь, может, это звучит глупо, но я все еще люблю тебя.

– Давай не углубляться в чувства, – замялась я.

– Как скажешь. Хотя, честно говоря, не вижу причин, по которым мы не можем поговорить о них.

Мы молча стояли, глядя в темноту.

– А ты по-прежнему пахнешь молоком и спермой,

– прошептал Роберт, не поворачиваясь.

Я затрепетала и испугалась своего волнения. Мое тело – предатель – забыло все унижения. Робу тоже было не по себе. Это чувствовалось по его подрагивающим пальцам. Он ушел с балкона первым на зов телефонного звонка, оставив меня наедине со своей нерешительностью. Через некоторое время я тоже вернулась в комнату и робко опустилась на кровать. Роберт погасил свет…

Позже, сидя под одеялом, я старалась не слушать дождь, старалась вовсе не думать, просто мысленно напевала первую пришедшую в голову мелодию.

Силуэт голого Роберта чернел на фоне окна. Мой любовник то поднимал, то опускал руку, и красный уголек сигареты плавно взлетал и падал, взлетал и падал, наполняя комнату едким дымом. Мне подумалось, что этот дым – всего лишь материальное воплощение нашего теперешнего состояния: глупой безнадежной тоски, студнем застывшей в груди. Ни капли раскаяния, сострадания или упрека, просто безысходность. Фигура на фоне окна – до омерзения чужая и вместе с тем близкая, глупое стечение обстоятельств, напрасная трата жизненных сил.

– Не смотри на меня так, – выдохнул Роб с очередным клубом дыма.

– Я вообще на тебя не смотрю.

– Смотришь, я чувствую.

– Ладно, смотрю. Но вполне обыкновенно, как всегда.

– Не бывает такого – всегда. Бывает только сейчас и никогда. Вот, например, сейчас ты смотришь на меня так, как никогда раньше не смотрела.

– Чепуха.

– Послушай, – сказал Роберт, присев на край кровати, – я прекрасно понимаю, почему ты сегодня здесь.

Его рука прошлась по моему голому бедру.

– Не комплексуй по поводу того, что Джудит обскакал тебя сегодня на любовном повороте. У нашего друга жизненное кредо – устраивать конкурсы «кто кого». Пусть лучше моя жалкая участь будет тебе утешением, – засмеялся он. – Мы оба не выдержали конкуренции рядом с ним. Вот такая комедия.

Роберт погладил мой живот. Я откинула голову.

«Его слова больно ранят меня. Так почему же я все так же позволяю ласкать себя, – подумала, дрожа. – Джудит! Как он мог со мной так поступить!»

Где-то из глубин души поднималась на поверхность чистая ярость. Я резко сдвинула ноги.

– Нет, ты не изменилась. Тебе все так же кажется, что ты хочешь быть счастливой, а на самом деле твою жизнь питают страдания, – сказал Роб после паузы.