женщиной с лучезарно чистым, как и ее халат, взглядом стоял подросток под два метра ростом и старательно изображал больного, переигрывая в этой старательности и длинном перечне недомоганий.

– И не стыдно вам, молодой человек? – искренне возмутилась пожилая и поэтому постоянно усталая женщина-врач.

А ему не стало стыдно, потому что на него приветливо смотрела молоденькая медсестра, смешливо морща носик, готовая прыснуть в ладошку и сказать: «Ну и умора!»

Ваня сообразил, дождался ее в коридоре у лестницы и, полоснув рукой по горлу, выдохнул:

– Позарез надо!

– Спросил бы хоть, как зовут.

– Ах да… я вот как-то… Зина, мне лишь бы печать была.

– Сам сумеешь заполнить? – спросила через полчаса Зина-Резина, недовольная чем-то.

– Да, конечно, это мы запросто! – заторопился Малявин.

Он уже представил, что на три дня уедет в Холопово, к настоящим приятелям, с которыми он не чувствовал себя приниженным, а скорее наоборот, играя под нижегородского оторванца, в чем-то стал для них авторитетом. Он не знал, не подозревал, что проверить справку можно в пять минут…

Заведующий отделением авиационных двигателей Доров считал, что таким, как Малявин, не место в орденоносном славном техникуме. Руководитель группы Леонтьев особо не возражал, но ратовал за то, чтобы вынести последнее предупреждение: «Парень-то он неплохой, только вот слабовольный…» Удивил же преподавательский совет физрук, откровенно скучавший на заседаниях.

– Малявин – талантливый парень, так ведь… – Виталий Семенович не выговорил потаенное: – Я очень прошу оставить Малявина. – Его обдавало жарким ознобом стыда, когда вспоминал, как съежился и отшатнулся к двери этот мальчишка тогда в кабинете.

На очередном уроке физкультуры Ваня прыгнул на четыре с половиной метра, а Виталий Семенович не попрекнул, отмолчался. Его томили собственная косноязычность и тот образ угрюмой сердитости, в который вогнал себя после неудачной операции на мениске. «Был бы круглым сиротой, другой коленкор, – прикидывал Виталий Семенович. Когда так размышлял, то отводил место под его кровать в своей двухкомнатной квартире на проспекте Революции, сдвигал корпусную импортную мебель, тумбу с телевизором. – Каждое утро бегали бы к парку, а потом – по земляным дорожкам, среди деревьев, в свежести, красоте, а вечером – на “Труд”, в манеж… А то я оплыл за последний год». Виталий Семенович через рубашку прихватывал пальцами кожу на животе с неожиданной, как ему казалось, возникшей жировой прослойкой.

Через окно преподавательской он высматривал в тот день Ваню, чтобы сесть с ним на лавочке во дворе и поговорить душевно, без официальщины. Немного заволновался, когда увидел на стадионе тощую нескладную фигуру. Вытащил из шкафа пакет. В нем лежали фирменные кроссовки, полушерстяное трико, чуть ношенное, но другого отыскать на большой рост не удалось, и совершенно новая оранжевая футболка с тремя белыми полосками вдоль рукавов – адидасовская. И – на тебе! – вошел в кабинет Раввин, прозванный так за свою манеру скучно и долго объяснять то, чего сам не понимал. Завел разговор о почасовой форме оплаты. Уйти сразу неловко. Виталий Семенович томился, поглядывал через окно на Малявина, которого, как всегда, поставили на ворота. Вот его сшибли, навалились сверху, что обеспокоило, и Виталий Семенович даже облегченно вздохнул, когда игра переместилась к противоположным воротам.

Малявин постоял, скучая, а потом вдруг выскочил на беговую дорожку. Начал разбег как бы нехотя, вяло, но в конце выстрелил мощно и распластался над ямой с опилками так, будто хотел перемахнуть ее от края до края.

Виталий Семенович схватил пакет и, не теряя времени на объяснения, вышел из преподавательской. Он почти бежал, припадая на правую ногу. Малявин сразу понял, что к нему и только к нему, лишь на короткий миг замер в нерешительности, а затем резко метнулся к невысокому ограждению, которое перемахнул с лета. Услышал сзади: «Малявин, погоди! Ваня!.. Постой, Ваня!» Но не остановился и был так напуган, что просидел до темноты в общежитии, сожалея, что не предупредил мать, а то бы остался ночевать в комнате у Феди Сулейманова, как оставался не раз, ссылаясь на курсовую работу и всякое прочее, что мог выдумывать бесконечно. Анна Малявина не возражала, потому что перешла перед пенсией из планового отдела в цех и у нее порой едва доставало сил добраться до дому.

В Фединой комнате часто пустовала одна из кроватей, а сам Федя-Фагим, внешне похожий на цыганенка, умел пройтись по общежитию так, что ему отдавали последнюю луковицу, кусок маргарина, а иной раз шмат желтого сала. А уж пожарить картошку, которую Малявин привозил из дому! Да бутылочку вина под это дело, да потом, если не мороз (потому что у Феди Сулейманова не было зимнего пальто), метнуться на проспект с робкой надеждой, что вдруг на этот раз удастся закадрить симпатичную девчонку…

Однажды они настроились на жареху, все подготовили и рассчитали, даже свидание намечалось на вечер. Тут никак нельзя обойтись без бутылки для храбрости, а денег у обоих – ни гроша, и перед самой стипендией занять не у кого. Однако Малявин пытался быть шустрым, почему и сказал: «Я найду». Он заметил на лавочке возле столовой мужиков, распивавших беззаботно вино. Вполне приличные мужики, не ханыги, что давало шанс на порожние бутылки.

Действительно, в кустиках отыскал Малявин почти дюжину бутылок, лишь у одной горлышко оказалось со сколом, протер их бумагой, сложил аккуратно в авоську, чтобы сдать и тут же купить в овощном магазине бутылку вина, загодя прикидывая, что хорошо бы купить «Волжское» за рубль ноль девять или «Лучистое» за рубль восемнадцать.

Предстоящие экзамены его не волновали: три балла, как и в школе, ставили любому кретину, чтоб не портить показатели, а если подсуетиться да перед экзаменом взять в библиотеке учебники по термеху и сопромату, то можно вытянуть на четверку. Так вот он шел себе и прикидывал, что хорошо бы еще выкроить мелочи на полбулки серенького и грамм триста хамсы. Вдруг навстречу Лысодор – заведующий отделением, грозивший не раз при первом же случае вышвырнуть из техникума.

– И как это называется, Малявин?

– Бутылки… – ответил Ваня обреченно, готовый заранее к худшему. – Я их в техникум несу, – вырвалось от страха само собой.

– Это еще зачем? – удивился заведующий, привычно выпячивая нижнюю челюсть и округляя глаза.

– Мы в группе решили собирать пустые бутылки. – Малявин наново оглядел их все, толстенные по ноль-восемь «мутняшки», словно на подбор, потому как в ближайшем продмаге торговали в тот майский солнечный день «Вермутом», – для укрепления обороны страны. Чтоб потом их заправить зажигательной смесью.

– Вот как? – гуднул Лысодор и не рассмеялся, не закричал: чего, мол, ты дурочку строишь! – а лишь прикусил верхнюю губу и протянул раздумчиво: – Хо-орошая инициатива. Но