— Можно и в дом, коль так неймется.

Пройдя сквозь маленькую, больше похожую на заваленный барахлом чулан прихожую, Виктория оказалась в небольшой, но на удивление опрятной комнатке, одновременно выполнявшей функции и кухни, и столовой. Тяжелая бархатная портьера, висевшая на деревянной гардине, закрывала вход в спальню. Хромина махнула рукой в сторону обеденного стола, накрытого клеенкой, и включила в комнате свет.

Виктория села в углу с тем, чтобы иметь возможность видеть всю комнату. Хозяйка дома подошла к пышущей жаром беленой кирпичной печи, открыла дверцу и с трудом запихала внутрь толстое неколотое полено.

— За ночь тепло ушло, — пояснила Хромина, — а я тепло люблю, у меня от холода кости ноют. Так какой у вас вопрос ко мне имеется?

Вика отметила, что Хромина обратилась к ней на «вы». При включенном свете она могла как следует рассмотреть сидящую перед ней женщину. Виктория знала, что Хроминой сорок восемь, но испитое, отекшее лицо выглядело так, словно его обладательнице было уже далеко за шестьдесят. На бледной, тонкой коже извивались синие змейки вен, тяжелые, набухшие веки сдавливали покрасневшие, слезящиеся глаза. Больше всего Крылову поразил нос женщины. Бурый от множества лопнувших капилляров, с широкими темными воронками жировиков, он казался неестественно чужим на этом бледном, круглом лице. Было трудно поверить, что именно эта женщина была матерью так поразившего Вику своей красотой Никиты.

— Я хотела поговорить о ваших детях. — Крылова положила на стол диктофон, чтобы зафиксировать весь разговор с возможной матерью серийного убийцы.

— О детях — это громко сказано, — забулькала неприятным смехом Хромина. — У меня был один сын, Никитка, да и тот бестолковым уродился, в тюрьму сел.

— Вы уверены? — не сдержалась Виктория и тут же покраснела.

Хромина секунду смотрела на нее, выпучив удивленные глаза, а потом захохотала.

— Ну, ты, милая, даешь, — она вновь перешла на «ты», — да разве какая баба не знает, сколько раз рожала? У тебя-то, поди, еще и не было никого?

Виктория кивнула, кляня себя за допущенную промашку. Инициативу разговора она явно упустила, не успев его толком начать.

— Вот потаскаешь в себе эту тяжесть девять месяцев да полежишь в роддоме, поорешь всю ночь в пустом коридоре — таких вопросов задавать не станешь. Один у меня сын, Никитка, один. Я, правда, давно уж и не видела его, раньше Сережка, отец его, письма мне слал, фотографии, а теперь и он перестал, уже год как не пишет. Так что не знаю я ничего.

— Сергей умер. — Неожиданно для себя самой Виктория ощутила удовольствие от того, что она так спокойно смогла сказать этой неприятной женщине о смерти ее хоть и бывшего, но мужа.

Услышав о смерти Сергея Хромина, Людмила Михайловна закрыла глаза. Руки ее, с удивительно тонкими, длинными пальцами, никак не сочетающиеся с оплывшей фигурой, разглаживали несуществующие складки на клеенке, а сама она еле заметно раскачивалась из стороны в сторону. Потом на лице сидящей с закрытыми глазами женщины появилась улыбка. Вике показалось, что сквозь испитое, бледное лицо Хроминой на несколько мгновений проступил облик другой женщины, той, которую когда-то полюбил Сергей Хромин и которая, возможно, когда-то любила его самого.

— Сережа хороший был, добрый, — не открывая глаз, произнесла Людмила Михайловна, — любил он меня, дуру.

Хромина встала, подошла к стоящей в углу тумбе и извлекла из нее почти полную литровую бутыль мутноватой жидкости. Принесла чайную чашку и налила самогона себе примерно на треть.

— Тебе не предлагаю, ты ж за рулем, — она взяла чашку и залпом выпила все содержимое, — да и не станешь со мной самогонку пить, побрезгуешь. А я выпью. За Сережу, царство ему небесное. — Хромина перекрестилась. — Как он любил меня, как звал вернуться потом, когда я к Витьке ушла, будь он неладен.

— Почему же вы ушли? Никите ведь всего два года было. — Вика боялась, что Хромина опьянеет и не сможет продолжать разговор.

— Слабый он был, Сережка. Добрый очень, но слабый. А мне по молодости такой мужик был нужен, чтоб в кулаке меня держал. Я ж сама девка дурная была. А Сережка, он мягкий был, слова поперек сказать мне не мог, да и в постели был не силен, прости господи. Я помню, мы только с моря вернулись после свадьбы, в Анапу ездили, и тут Витька подвернулся, уже и не помню, где познакомились. А я после югов стройная, загорелая, красотка была, Витька и начал вокруг меня виться. А он сам вдовец был, зарезали жену у него. Вот и начала я с ним погуливать почитай почти сразу после свадьбы. А Сережка и не знал ничего. Так и жила, дом, работа, Витька. Когда все успевала, сама не пойму. Потом через год Никитка родился. Я, когда с пузом ходила, решила: все, начну жить нормально с мужем. Мы долго с Витькой не общались, больше года точно, почти два. Потом случайно на улице встретились. Я хотела мимо пройти, а он схватил меня за плечо и смотрит глазищами своими. А глазища у него такие, что если ты в них загляделся, то, считай, и пропал. Потом взял он меня за руку и так молча повел к себе. И я пошла. — Хромина вновь тяжело вздохнула, потянулась к бутылке. — Так мы и начали по новой встречаться. А через несколько месяцев он мне и говорит: переезжай, мол, ко мне, нечего туда-сюда бегать. Я взяла, вещи собрала и переехала.

— А как же Никита? — Виктория не могла поверить, что можно взять и оставить двухлетнего малыша.

— А вот так, — Реваева вскинула голову, — грех, конечно, но Витя сказал, что чужого ребенка ему не надо, будем своих делать.

— Что ж не сделали? — холодно спросила Крылова.

— Не сложилось, Бог не дал. — Хромина задумчиво подперла голову рукой. — У меня роды сложные были, врач сказала, что вряд ли еще дети будут.

— Но Виктору вы об этом говорить не стали?

— Не стала, — устало согласилась Хромина, — побоялась, что бросит он меня. Неожиданно она с силой ударила кулаком по столу. — Да лучше б он меня сразу бросил, чем так все вышло.

— А как вышло-то? — Вика была рада, что Хромина разговорилась, и опасалась лишь, чтобы ее настроение не переменилось.

— Как вышло? Бояться я его стала. Когда мы с ним редко встречались, он один был, как жить начали — другим оказался. Злой он был.

— Он бил вас? — уточнила Крылова.

Людмила Михайловна покачала головой:

— Не бил. Но боялась я до жути. Чуть что не по его выйдет, так он сразу давай жену свою бывшую вспоминать. И поняла я в конце концов, что это он сам свою бывшую и прирезал. И такой ужас я почувствовала, что и он тоже понял, что я все знаю. Как сейчас помню, на кухне мы были, я мясо резала. Он подошел ко мне, так аккуратненько нож у меня из руки забрал и нож этот от крови о мои губы вытер. Потом поцеловал меня в эти губы окровавленные и спрашивает: мы же с тобой навсегда вместе? А я ответить ничего не могу, только киваю и трясусь вся от страха.

Виктория ошеломленно слушала признания Людмилы Михайловны.