Хочется, черт возьми, ловить на себе восхищенные взгляды, и чтобы те, кто их бросает, воркующим голосом с медовыми нотками просили у тебя номер телефона — нет, вовсе не для того, чтобы давать им этот номер телефона. Нет, конечно, дело-то не в будущих интрижках, а этом самом головокружительном ощущении — самая красивая, желанная…

Важен сам процесс!!! А то так и останешься… В красивом платье и с новыми духами.

Выставочный центр, куда собиралась Ольга, мог поразить кого угодно. И поражал. Он, отягощенный громким названием «Пикассо», отнюдь не был похож на Третьяковскую галерею или музей современного искусства в Нью-Йорке. Пикассо, Уорхол и даже, можно сказать, почти местный Никас Сафронов в этом центре почему-то не выставлялись. Возможно, потому, что попросту не знали о его существовании.

Поговаривают, когда-то, в конце девяностых, в этом большом самолетном ангаре на окраине города устраивались собачьи бои. Старожилы вспоминают, что из Харькова сюда привозили знаменитого питбуля Барсика, а из Челябинска — ротвейлера Джуню. Страсти кипели нешуточные. Потом, когда вкусы богатеев изменились, здание заросло бурьяном и превратилось в общественную свалку. Так бы все и оставалось, если бы в погоне за электоратом местный олигарх Гоша Папанин не послушал своего пиарщика и не стал меценатом.

В ангаре выкосили бурьян, вычистили свалку, получили грант от города на поддержку искусства и начали. Сперва все были довольны: люди в администрации, которым Гоша честно приносил откат с гранта; кучка местной интеллигенции, которой стало где вдумчиво размышлять о падении искусств; и, наконец, художники, которые начали богатеть, впаривая свои абстракции и инсталляции за баснословные гонорары.

Но потом кого-то в администрации поменяли, грант исчерпался, и господин Папанин принялся творить искусство «за свои». Как выяснилось, вклад в прекрасное не прибавил электората — основная масса населения выставочный центр не посещала, а прихожане местного храма св. Фомы, стоящего по соседству с бывшим ангаром, бывало, называли живописные фонды центра «сатанинской мазней». Поговаривали даже о планах устроить вокруг средоточия темных сил крестный ход. На ковер к Папанину был вызван пиарщик, ставший за последние два года очень наглым, и Гоша лично приказал ему заняться поиском спонсоров.

Пиарщик подсуетился и сравнительно быстро был найден местный колбасный магнат, профинансировавший выставку, на открытие которой были разосланы буклеты и приглашения в глянце. Кроме того, господин Папанин лично наведался в епархию, поклялся не допускать в искусство ничего дьявольского и получил благословение — после небольшого пожертвования на развитие православия в епархии. Местный бомонд обо всем этом знал и поэтому заинтересованно стекался на мероприятие, хоть как-то оживившее скучнейшую городскую осень, которая, как все знают, пора для средней городской семьи не самая лучшая.

Нет, конечно же, если вы проведете три скучных месяца в деревне-мемориале русского классика с отреставрированной и ухоженной усадьбой. Вспомните то же Болдино, Михайловское, толстовскую Ясную Поляну или лермонтовские Тарханы. Всюду автобусы с иностранными туристами, экскурсоводы с высшим гуманитарным образованием, торговля книгами и сувенирами с изображением классика.

Хуже осенью в деревне, прежние владельцы которой не удосужились написать «Капитанскую дочку», «Герой нашего времени» или хотя бы «Войну и мир», а просто тихо пили, покрывали всех деревенских баб, улучшая породу в империи, словом, вели себя как обычные русские аристократы.

Андрею довелось бывать в таких веселых местах. Сначала, как редактору многотиражки — в те почти забытые сейчас дни, когда шинный завод всем коллективом выезжал на сбор урожая. Считалась, что крестьянство не способно само убрать картошку и свеклу, и на помощь приходила интеллигенция из НИИ и пролетариат. Здесь, на уборках, ярко и плакатно проявлялась смычка города с деревней, или союз рабочего и колхозницы, визуально воплощенный в скульптуре бывшей купеческой дочери Веры Игнатьевны Мухиной. Стояли времена сухого закона. Рабочие-шинники охотно покупали местную сивуху у бабок, устраивались приятные вечерние посиделки, утром никто не хотел просыпаться, а Будников щелкал своим «Зенитом» улыбающегося председателя на фоне трактора.

Позже Андрей тоже попадал в подобные деревни, все еще как редактор многотиражки. В те дни, когда шинный завод стал дышать на ладан и зарплату уже выдавали шинами. Как бы ни был велик базар, но вскоре туда можно было шины не нести. И пришлось Будникову искать новые «рынки сбыта»: вот в одном из таких, не очень и далеких сел он с успехом обменял шины на кабанчика, картошку и несколько рулонов рубероида, которые он на базаре продал, причем куда дороже, чем сам ожидал.

Несколько лет спустя, уже на своей машине, Андрей вместе с Юрием возвращался из Риги, куда на переговоры их пригласил инвестор. Переговоры прошли отлично и с неплохим результатом. Настроение было хорошее. Но резко испортилось после посещения деревни в двух километрах от трассы. Решив сфотографировать лес, озерцо и деревенский домишко, друзья свернули и через час, барахтаясь в непроходимой грязи, толкали машину, отворачиваясь от заваленного бутылками озера, унылого леса и покосившихся развалюх.

Жителям города осенью везет еще меньше. Ветер вдоль проспектов опустошает сердца его жителей, гудит в проводах и заставляет задуматься даже самых беспечных горожан. Парковщики надевают несуразную форму, огромные бахилы, передвигаются, как ликвидаторы последствий глобальной экологической катастрофы, и смотрят на владельцев частного транспорта, как на врагов. Осенью возрастает прибыль кинотеатров, музеев, пивных: менеджеры, выйдя из офисов, приглашают менеджерш в кино, школьников водят на экскурсию в музей, а не в парк, и уже не посидишь с пивом на скамейке в тихом скверике — холодно.

К осени хитрые торгаши готовят нам массу предложений для вытягивания средств со счетов и кошельков: предложений в виде акций, распродаж, уникальных осенних скидок…

Андрея с самого начала все это совершенно не волновало, а вот Ольга в старопрежние годы легко попадала в такую немудреную ловушку. Именно так в доме появилось невероятное количество совершенно ненужных вещей: кофемолки с улучшенной функцией двигателя, снегоступы с шероховатым покрытием, итальянское пальто «унисекс», наборы для ухода за газонами, каминами и садовой мебелью и много всего прочего.

Почтовый ящик каждый день заваливали буклетами, Ольга вынимала их вместе с квитанциями и куда-то складывала. Другие, менее аккуратные горожане, просто выбрасывали рекламную полиграфию из ящиков во двор, где яркие листовки перемешивались с яркими листьями…

Осенью Андрею почему-то чаще, чем обычно, хотелось спать. Когда-то Ольга сама, а потом и вместе с Катей шутили, что «папа впадает в зимнюю спячку». Андрей пытался спастись кофе, коньяком, книгами… Но кофе много не выпьешь, коньяка тоже, а от книг спалось еще лучше и громче.

Ольга пыталась вытащить Андрея на выставки, в гости, просто погулять по осеннему тихому городу, однако самые сладкие ее рассказы разбивались о готового к зимней спячке мужа. Только в театр, пусть и скрепя сердце, он соглашался пойти, но уже не с таким энтузиазмом, как раньше. Суждения же о приезде очередной супер-звезды теперь были насквозь пропитаны цинизмом опытного редактора: