было, очевидно, против правил. Антоний защищался, дело дошло до Синода, и в результате обоих – его и Зосиму – для предотвращения шумихи перевели из Сибири в Пензу.

Тут показательны действия православной церкви и Синода времен Победоносцева. Сор из избы не выносился, о грехах Зосимы никому не докладывали, главное – соблюсти приличия. Иеромонах и эконом монастыря спят с монахинями? Да быть такого не может! Но скитания Зосимы по разным монастырям были обусловлены именно тем, что при его наклонностях он едва ли мог удержаться на одном месте.

В Пензе Зосима перешел на следующий уровень: опыта-то прибавилось. Он и правда стал настоятелем мужского монастыря и духовником женского. Очень удачно!

В это время он и получил чин архимандрита. На пензенское начальство Рашин произвел прекрасное впечатление, его регулярно принимал губернатор и даже называл «куколкой» – одевался инок с шиком, в самые лучшие шелковые рясы.

Привольная жизнь духовника женского монастыря под Пензой тоже в какой-то момент закончилась. Зосиму сослали в Соловецкий монастырь под личный надзор настоятеля. Конечно, он не сам решил принять скромный монашеский подвиг: вся его предыдущая жизнь говорит нам о том, что иноческая жизнь и Зосима – довольно далекие друг от друга явления.

В указе Синода от 8 апреля не упомянута причина немилости, но в некоторых других документах есть туманный намек на то, что этот и последующие переводы Зосимы сделаны за его «склонность к знакомству с женским полом и другие болезненные поступки».

Зосима умел бороться с судьбой. Он затеял обширную переписку, тем более что у него были сочувствующие и покровители. Он писал и обер-прокурору Победоносцеву, и его помощнику Саблеру множество жалоб на игумена Соловецкого монастыря. Более того, с первых же дней своего пребывания здесь он повел среди монахов агитацию против настоятеля, чтобы самому занять его место. Вместе с братией Зосима отослал донос Синоду о коррупции, царящей в обители. Провели ревизию. Настоятель, архимандрит Мелентий отправился на покой, епископу Архангельскому Александру сделали строгое замечание…

Зосиме это, впрочем, успеха не принесло: его репутация, судя по всему, была полностью испорчена. Его, как порочного скандалиста, перевели с Соловков в глушь, под Великий Устюг, но и там он не скучал. Например, вот что пишет епископ Великоустюжский Варсонофий 14 августа 1892 года в письме:

«Арх. Зосима ведет своеобразную жизнь, не правит своей чреды служения, а вместо того только самовольно исповедует богомольцев, и преимущественно женского пола, самовольно отлучается в соседние села, в которых живут состоятельные лица, искусственно притворяется необычайно благочестивым, и через все это производит соблазн и расстройство в церковной жизни».

В результате архимандрита перевели в Спасо-Евфимиевский монастырь в Суздале – действительно самый суровый в России, что неудивительно: здесь было что-то вроде штрафного батальона православной церкви. Только в этой обители имелась тюрьма для священников и монахов, куда церковное начальство могло упечь инока или попа безо всякого суда, на любой срок. В Суздале возможности общаться с женщинами не было, Зосима непрерывно жаловался на начальство, надоедал всем по всей вертикали православной иерархии – и для него придумали наказание похуже: сослали в Пермскую губернию, из Перми – в Красноуфимск, в глушь, а оттуда – за 150 километров, в марийское село Сарсы. Это было, как сейчас говорят, дно дна.

В Пермской губернии у Зосимы не было прихода и, следовательно, денег от прихожан за требы и таинства. Кроме того, требовалось миссионерствовать. Но шансов обратить язычников-марийцев в христианство почти не было: удача, если десять человек в год уговоришь подарками. Но Зосима был не таков, чтоб сдаваться. В этом положении даже нашлись плюсы: в Красноуфимском уезде никто не знает о грехах архимандрита.

Зосима собрал волю в кулак и начал все сначала. Он использовал все свое обаяние, красноречие, способности, нашел новых почитателей и спонсоров, разослал всем старым знакомым письма с просьбами о пожертвованиях на основание монастыря в землях язычников. В совершеннейшей глуши Зосима построил этот монастырь – естественно, женский. Однако он, накопив опыт, не повторял старых ошибок: по бумагам это был не монастырь, а просто обитель, то есть частное поместье самого Зосимы. Все постройки и хозяйство принадлежали ему лично.

Девушки, которые толпами приходили служить в обитель, поддавшись обаянию и харизме основателя, по документам были не послушницами монастыря, а просто гостьями Зосимы. Для спонсоров же и посетителей это был самый настоящий монастырь – с колокольней, цветником, храмом, покоями и трапезной.

Зосима построил для себя шестикомнатную квартиру, обставив ее со всем доступным шиком, и хвастался, что даже пермский епископ живет хуже. Одевался он только в шелковые рясы на светлой подкладке, а в холодную погоду носил дорогой подрясник на гагачьем пуху.

Слава монастыря росла, и необычайные духовные способности Зосимы привлекали множество паломников и новых послушниц. Он лечил наложением рук, изгонял бесов и пророчествовал, к этому времени полностью перевоплотившись из безграмотного молодого человека в архетипического старца.

Формально во главе обители стояла, конечно, женщина – игуменья Евгения, женщина довольно молодая и безвольная, старая знакомая Зосимы. Она приехала по его зову из Великого Устюга. Каждое слово Зосимы для нее было законом, так что фактически всем управлял он сам. Сестры и послушницы монастыря должны были обязательно называть его «папочка».

Зосима организовал настоящую тоталитарную секту. Женщин из монастыря не выпускали, встречаться с родными можно было только в присутствии духовника. Сестрам и приютанкам он внушал постоянно, что «личного "я" у них не существует, что они безраздельно принадлежат только ему, что он для них все, что над ним особый промысел Божий и что он сосуд помазанный, но с ароматами и что ароматы эти все-таки пробиваются через этот сосуд».

Отправляясь по делам, он обязательно брал хор певчих из тех же молодых сестер, причем некоторых возил с собой в одном экипаже. Все перед ним благоговели и были полностью подчинены его воле. Еще одна цитата из дела:

«Когда он – Зосима рассердится на кого-либо и не встанет обедать, то все приходило в уныние: сестры ходили в слезах и только и слышно было: "папочка рассердился, папочка не обедал"».

Сестры прислуживали Зосиме в его квартире и оставались на ночь дежурить у него. Девушек на дежурства Зосима (тогда ему было около шестидесяти) выбирал лично. Один из свидетелей рассказывал, что как-то он попенял старцу, что у того ночуют молодые девушки. В ответ на это Зосима сказал, что тут нет ничего страшного: вот если бы ночевали мальчики, это было бы подозрительно. А вот молодые девушки старого монаха интересовать никак не могут. Да, кстати, что там с оскоплением? Конечно, Зосима не был евнухом: это он тоже сочинил.

Естественно, Зосима очень убедительно изображал святого человека:

«Он постоянно говорил, что он находится под влиянием Св. Духа; иногда за обедом или чаем засыпал в кресле и говорил с Божией Матерью, или ловил руками Христа, то есть протягивал руки вперед и двигал ими таким образом, как будто хотел поймать что-то. Обыкновенно после таких случаев о. Зосима спрашивал, было ли над ним сияние, было ли "тепленько", и к этому добавлял: "Христос ко мне явился, Христа я видел"».

Еще он любил играть с гостьями в доктора. Вот пример лечения женщины, жаловавшейся на боли «в нутре»: «он осмотрел сначала у нее груди, а потом брюхо, и высказал, что пьяный муж или другой мужик свернул у нее матку и что он – Зосима – поправит это; что далее происходило, женщина не сказала, а только объяснила, что убежала из комнаты».

Как-то Зосиму застали целующимся с послушницей, и он объяснял, что лечил ее от лихорадки. Одна из сестер попыталась занять место старшей любовницы архимандрита, ревновала, устраивала сцены другим девушкам, и ее выгнали из монастыря. Некоторые сестры странно «заболевали»: у них прекращались менструации и полнела фигура. Но Зосима «лечил» их – давал выпить какой-то белой жидкости, и «болезнь» уходила.

Епископ Пермский Петр как-то сказал одному монастырскому священнику, который жил в этой обители: «Ваш архимандрит живет с монашками, как турецкий паша». Почему епископ был так равнодушен к ситуации? Потому что монашки по бумагам были никакие не монашки, а просто частные гостьи в частном доме Зосимы. Церковным властям не было до них