l:href="#n_3" type="note">[3]. Под тусклым холодным светом, в железном кресле, с затянутыми тугими ремнями руками и ногами неподвижно сидела Лаура Свон. Скрип петель вырвал ее из полудремы и заставил поднять помутневшие глаза.

– Просыпайся, малышка! – пропела Челси, закрывая за собой дверь. Она схватила пленницу за волосы и запрокинула ее голову, чтобы разглядеть со всех сторон запачканное чужой кровью лицо. – Боже, да ты просто милашка.

Она отошла к столу и взглянула на стекло.

– Лаура Свон, – вызвала ее Одри через микрофон, – надеюсь, вы понимаете, почему находитесь здесь и чего мы от вас хотим.

Тяжелое дыхание в ответ.

– Нам нужны данные о других укрытиях с беженцами. Предоставьте их нам. Думаю, не стоит говорить о том, что будет в противном случае.

В углу комнатки звякнул скальпель и послышалось тихое хихиканье.

– З-зачем вы делаете это? – спросила Лаура на выдохе. – Чего вы добиваетесь? Вы уже убили тех малышей. Вам мало?

– Целью нашей операции является вовсе не бездумное убийство, а устрашение врага, покусившегося на наших правителей, весь монархический строй и безопасность британского народа.

– Расстрел тех бедняжек тоже был актом устрашения? Какое отношение к убийству вашей королевы имели они? Нет, – медленно покачала она головой, уставившись в пол. – Вы просто оправдываете свои преступления. Нет в вашей миссии ничего праведного. Вы жаждете чего-то другого.

– Молчание погубит вас.

– Я не знаю, где остальные. А даже если бы и знала, вам бы не сказала.

Одри чуть оттолкнулась от стола и стиснула зубы.

– Мы разрешили истязать любую часть вашего тела, кроме губ и рта на тот случай, если вы передумаете.

Из динамиков раздался сигнал, знаменовавший отключение микрофона и разрешение для начала пыток. С щекотливым, накатывающим волнами восторгом Челси наслаждалась участившимся судорожным дыханием Лауры. Тело била безудержная дрожь, точно при лихорадке. Ноги машинально выстукивали дробь. Каждый лязг перебираемых инструментов был для нее отрадой, ведь она знала: как только он стихнет, начнется самое страшное.

– Посмотрим, будешь ли ты такой же стойкой и гордой, как германский принц. – Наконец Челси выбрала инструмент – кожаный ремень с закрепленными по внутренней стороне железными шипами. – Уверена, ты бы еще хотела ходить на своих двоих. Последний шанс, милая.

Едва взглянув на ремень, Лаура представила его действие. Четырехугольные шипы могли не просто впиться в плоть до кости: при затягивании ремня они полностью перерезали мягкие ткани так, что после жертва не чувствовала собственных стоп. От страха перед долгой мучительной смертью она всерьез задумалась над тем, стоят ли ее страдания чужих жизней. Пока шипы еще не впились в плоть, она сомневалась, но подозревала, что стоит боли прорезать ее тело, как она тут же сдастся. Так стоит ли терпеть это, если конец очевиден?

«Они хотят убить нас?» – вдруг всплыл в ее памяти голос девочки.

«Не волнуйся. Я не дам вас в обиду», – ответила она в тот раз.

Слезы жалости скатились к дрожащим губам.

Никто из тех, кому она дала это обещание, не выжил. До последнего вздоха ее неотступно будут преследовать их беспомощные крики и жалобные растерянные взгляды, полные умирающей надежды, ощущения покинутости и предательства.

Если бы она свернула в правильную сторону. Если бы внимательнее изучила карту подземных путей. Если бы была сильнее… то все они были бы живы.

Но больше это не повторится. Больше никто не умрет по ее вине. Лучше сгореть в аду.

Челси поняла все по ее глазам.

– Как знаешь, – пожала она плечами.

Челси встала перед ней на корточки. Шесть шипов больно оцарапали ее лодыжку, пока ремень оборачивали вокруг нее. Челси схватилась за его конец, изучающе посматривая в дрожащее, мокрое от слез и пота лицо узницы. Резкое движение руки. Истошный крик ударил в собственные барабанные перепонки.

* * *

Проходя мимо комнаты Челси, Рейн замерла. Она была убеждена: если пропавшие девочки еще живы, то они внутри. Сейчас лучший момент, чтобы вытащить их оттуда, но наблюдатели пристально следят за всеми, кто попадает под камеры.

«Что, решила побаловать свою цепную зверушку?» – мысленно обратилась она к сестре.

Рейн вышла в арестантский блок. Душно. Тошнотворный запах недосохших бетонных стен, земли, крови и немытых тел чуть не довел ее до тошноты. Систему вентиляции словно намеренно включили на минимум, чтобы даже в камерах жертвы ощутили сводящую с ума муку заключения.

Ее спешные шаги привлекли внимание некоторых солдат, которые еще могли стоять на ногах и подойти к двери, чтобы дробью кулака привлечь внимание.

– Эй! – окликнули ее за одной из дверей в камеру. – Вы добрались до особняка?

Воспоминания вновь нахлынули сами собой. Это была ее личная неизбывная боль. Решив, что краткий разговор не вызовет подозрений, Рейн подошла к двери. Большие синие глаза смотрели на нее сквозь прутья окошка. Позади девушки от боли постанывали солдаты с рваными ранами, перевязанными грязными кусками одежды.

– Добрались? – спросил она с напором.

– Да. Убили всех, кроме одной.

Пленница расширила глаза так, что, казалось, еще немного, и они выпрыгнут из глазниц.

– Кто выжил? Кто?!

– Лаура Свон.

– О, слава господу, – всплакнула она. – Где Лаура? В какой камере?

– В пыточной. От нее хотят добиться информации о местонахождении убежищ.

– В пыточной? – опустила она голову. – Но Лаура не знает. Она не может знать об этом.

– Боюсь, что руководству плевать. Это ваша подруга?

– Больше, чем подруга, – ответила та, задыхаясь от волнения.

– Сочувствую вам.

Она ударила по двери, уткнулась в нее макушкой и прохрипела:

– Если… Если я скажу, где находятся убежища, вы ее отпустите?

– Вы знаете, где они?

– Да.

– Уверены?

– Ее свобода плюс медицинская помощь для нее и моих товарищей, и я все скажу и покажу на карте.

Рейн почти пожалела о том, что завела этот разговор. Она могла сделать вид, что его не было, и уйти, дав беженцам больше времени для укрытия в безопасном месте, но на другой чаше весов лежали жизни истекающих кровью солдат и ни в чем не повинного добровольца, нашедшего в себе смелость пойти против властей собственной страны. Сделать то, что Рейн ни за что не решилась бы сделать в открытую.

А может, в тех убежищах больше никого нет? После побоища в особняке германские солдаты должны были ускориться и увезти всех, кто еще остался вблизи сдвигающейся к столице линии фронта.

Внезапно с чувством горького унижения она осознала, что выбрала эту сторону вовсе не ради наблюдения за сестрой и скрытой помощи германской стороне, а из-за страха за собственную жизнь. Слабаки выбирают сторону победителя, даже если в корне не согласны с его позицией. Потому что только так можно выжить. И любая ее жалость, попытка помочь пострадавшим, спасение Клюдера – все это было лишь ради того, чтобы залатать зияющую дыру в сердце, проделанную чувством вины.

«Боже, пусть в тех убежищах уже никого не будет».

* * *

Тера Гарсия зашла на кухню в поисках сладкого. Мать с отцом хлопотали у